В Переяславской отчизне

Александр родился в Переяславле Залесском. При его прадеде Юрии Долгоруком этот город впервые упомянут в летописи, да, вероятно, тогда же и возведен. К тому времени, когда Ярослав Всеволодович, отец князя Александра, вступил в Переяславль как вассал и союзник великого князя Владимиро-Суздальской земли, она приобрела славу наиболее значительного княжества на Руси.

Земля эта больше Англии. Она простиралась от Нижнего Новгорода до Твери на Волге; до Гороховца, Можайска и Коломны - на юге; включала Устюг и Белоозеро на севере. Ее границы соприкасались с Рязанским, Черниговским, Смоленским княжествами и особенно широко с Новгородской боярской республикой. Через новгородские земли тянулась северная часть древнего Волжского торгового пути на Каспий, Кавказ и арабский Восток. Тремя глубокими клиньями вдавались владения владимиро-суздальских князей в Новгородскую Русь. Эти клинья как бы свидетельствовали о притязаниях суздальских князей на - богатую боярскую соседку: на северное Подвинье, на Прионежье и на Торжок.

На востоке суздальская власть охватывала волжско-камские земли, где собиралась медовая дань и паслись княжеские табуны, с северных подвинских земель шли в княжую сокровищницу дорогие собольи и куньи меха... Простонародных мехов, вроде медвежьего, хватало и в своем краю.

Владимиро-суздальские князья зарились на всю Русь, что раскинулась от причерноморских степей до побережья Ледовитого океана, от Двины и Дуная до Волги, с огромным по тем временам населением в шесть миллионов человек.

Борьба не только за Новгород, а и за Киев, и связанные с ним земли Южной Руси составляла цель честолюбивых устремлений суздальских князей. Им противостояли князья черниговские и галицко-волынские. Правда, в Киеве, древней столице страны, по-прежнему сидел князь, там пребывал и митрополит, глава церкви. Но реальная власть была уже в руках местных князей, бояр, епископов, игуменов монастырей. Распри князей несли разорение крестьянству и городам. Они продолжались даже тогда, когда внешние враги угрожали Русской земле. Усобицы ослабляли военную мощь Руси и затрудняли борьбу народа за независимость.

О виновниках этих войн - князьях с глубокой горечью писал автор бессмертного "Слова о полку Игореве":

Рекоста бо брат брату:
"Се мое, а то мое же".
И начяша князи про малое
"се великое" молвити,
а сами на себе крамолу ковати,
а погании со всех стран прихождаху с победами
на землю Рускую.

Столицей суздальских князей был город Владимир-на-Клязьме. Здесь проживал великий князь, которому должны были повиноваться другие менее богатые князья этой земли. Всего в ней насчитывалось тогда девять княжений.

Переяславское княжество в ту пору процветало. Власть князя Ярослава Всеволодовича распространялась на Дмитров, Тверь, Зубцов, Коснятин, Нерехту, Кашин и некоторые новоторжские и волоколамские волости.

Переяславль, укрепленный при Всеволоде, превратился из опорного пункта на новгородском пути в стольный город одного из девяти владимиро-суздальских княжеств. Он относился к числу красивейших городов не по обилию своих сооружений, а по той чуткой художественной гармонии, с которой суровая крепость - простая, ритмично прорезанная башнями стена - вписывалась в окрестный пейзаж: зелень холмов, водную гладь озера Клещино и реки Трубеж. Почти на два с половиной километра протянулось кольцо земляного вала. На широком шестиметровом гребне его высились рубленые стены с башнями над воротами. Это была одна из самых мощных крепостей на Руси. Вал был усилен рвом. Ров наполнен водой. Переяславцы, тесно связанные с владимирцами, имели "едино сердце" со стольным городом во всех спорах за единство Суздальского края. Они умели с выгодой торговать. Сюда приходили сотни новгородских, десятки смоленских и иных купцов.

Тридцатилетнего Ярослава (он родился в 1191 году) с детства судьба бросала по чужим княжествам. Это был человек, воспитанный в духе суздальского единодержавия своего отца Всеволода Большое Гнездо, чьи полки могли "Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать". Темпераментный в осетинку-мать и решительный в отца Ярослав не был, однако, удачлив. Такое уж было время. Одиннадцати лет от роду, в 1202 году, он - князь Переяславля южного - участвовал в походе на половцев; вскоре отец женил его на половецкой хатуни - княжне, внучке недоброй славы хана Кончака. В пятнадцать лет он очертя голову промчался на конях полтысячи километров через всю Русь, чтобы занять галицкий стол, предложенный ему союзной Венгрией. Но опоздал - черниговский князь уже вступил в Галич, а Ярослав был изгнан из Переяславля. Участвуя в суздальско-черниговской войне на юге, он штурмовал мятежный Пронск и княжил в непокорной Рязани. Рязанцы предали его, а Всеволод "за обиду" сына сжег их город.

После смерти отца овдовевший Ярослав правил в Переяславле Залесском как верный подручник своего старшего брата Юрия. Он вторично женился, на этот раз на Ростиславе, дочери знаменитого ратоборца - смоленско-торопецкого князя Мстислава Удалого. Но вскоре поссорился с тестем из-за Новгорода. Дело дошло до войны. В печально известной битве на реке Липице в 1216 году полки Мстислава разгромили суздальцев. Через сотни лет на поле этой брани нашли шлем Ярослава с надписью на нем: "Великий архистратиже господен Михаиле, помози рабу своему Феодору" (Федор - имя, полученное Ярославом при крещении). Но потеря шлема еще полбеды. Мстислав Удалой в гневе отобрал у зятя свою дочь. Тщетно Ярослав упрашивал тестя воротить любимую Ростиславу...

Таков был отец Александра.

Попрочнее устроившись в Переяславле, Ярослав вновь женился. Его женой стала Феодосия Игоревна - внучка вероломного князя Глеба Владимировича. Тот, решив укрепить свою власть в Рязанской земле, пошел на отчаянный шаг. Он собрал в 1218 году на совет семерых князей с боярами, а своим слугам тайно велел окружить их в шатре и перебить. Уцелевший от гибели Ингвар Игоревич занял рязанский стол; при этих обстоятельствах Ярослав сблизился с его сестрой Феодосией и женился на ней.

Вскоре у них родился первенец - Федор, а на следующий, 1220 год, другой сын - Александр.

В Переяславле и проходили первые годы детства Александра.

...Детство - это мир были и сказки. Русские былины учили верить во всепобеждающее мужество богатырей, сказки - в конечное торжество добра, в счастливый исход, а также в то, что и жар-птицу и живую воду не добыть без крестьянского сына Иванушки.

В ту пору люди не признавали долгого детства и рано видели в сыновьях маленьких мужчин. Средневековые писатели и поэты обошли молчанием этот возраст своих современников.

Незаметно подошло время постригов. Совершил их епископ Симон - видный деятель тогдашнего духовного просвещения. Он - игумен Рождественского монастыря во Владимире, один из авторов "Печерского патерика" и представитель утонченной культуры владимиро-суздальской придворной среды.

Постриги - рыцарский обряд перехода княжича из детства в отрочество. Это всегда торжественное празднество, на которое съезжались княжеские дружинники.

Длилось оно неделями, и князь-отец щедро одаривал собравшихся ко двору вассалов.

Обряд постригов совершался в соборе. Переяславцы гордились Преображенским собором святого Спаса. Это был типично крепостной, простой храм для двора воеводы и прихожан-горожан. Его четырехстолпная квадратная белокаменная глыба несла на себе могучую главу. Он стоял "ак некий символ уверенности, спокойствия, силы. Но был храм примечателен и тем, что сам Юрий Долгорукий "исполни" его "книгами и мощями святых дивно".

В соборе маленького князя усадили на высокую подушку. Епископ Симон ножницами подрезал ребенку кудри, После заздравных молебствий будущего воина в присутствии двора и горожан перепоясали мечом и посадили на коня. Конь считался символом силы и мужественности. Когда хотели сказать, что человек болен, говорили: он не может даже "на конь всести". Не зря под угол строящегося дома клали череп коня, а верхняя часть фронтона именовалась "коньком".

Отныне княжич покидал женскую половину, хоромы своей матери княгини Феодосии, и передавался, как было заведено, на руки боярину-воспитателю - дядьке или кормильцу. Им стал Федор Данилович.

В Переяславле при княжеском дворе все жило духом единовластия времен Всеволода Большое Гнездо. Между тем место Руси в средневековом мире решительно менялось.

Приплывшие из Германии и Дании крестоносцы вторглись в Прибалтику, заняли Ригу, Колывань (Таллин), а в 1224 году и Юрьев (Тарту).

Из далекой Монголии империя Чингисхана отправила свои полчища на завоевание Сибири, Средней Азии, Кавказа. В причерноморской степи они сокрушили русских в 1223 году на реке Калке. Суздальский полк тогда чудом уцелел, не поспев к битве. Но ни Липица, ни даже Калка не поколебали веры суздальских князей в то, что именно птенцам Большого Гнезда предстоит бесконечно опекать столы Новгорода и Пскова, Смоленска и Киева, верховодить в Половецкой степи, оборонять Прибалтику.

...Будущее Александра было предопределено от рождения. Он князь, а значит, законовед и законодатель, воин и полководец, праведный христианин и защитник веры, ценитель узорочья искусств и щедрый покровитель его творцов, достойно прославлявших божью и княжую власть. Его воспитала сама придворная среда Переяславля и Владимира - блестящее воинство, приемы послов, одетых в диковинные наряды, кочевых ханов в высоких черных клобуках, булгар в розовых сферических шапках с широкими поперечными гребнями...

Весь этот блеск, все княжеские богатства созидались трудовым людом, который не имел доступа в княжеские хоромы.

Простой народ жил скудно. Русский пахарь-смерд своим трудом кормил и одевал страну. Он не был свободен. Князья, бояре и дворяне, епископы и монастыри владели его землей и отбирали у него в виде оброка большую часть плодов труда. Один с сошкой, а семеро с ложкой, - как говорилось в народе.

Бесправие, бедность, курная изба, убогая соха, постоянный страх перед неурожаем и голодом, разорение от войны - таков был удел крестьянина.

Обширные земельные угодья, дворы с челядью и под невольными холопами, каменные хоромы в городах, состязания витязей и торжественные богослужения, военные походы и пьяные пиры, суд и расправа с непокорными - вот быт и нравы тех, чье благополучие строилось на угнетении крестьянина.

Господствовал такой общественный строй, при котором "богат возглаголеть - вси молчат и вознесут его слово до облак, а убогий возглаголеть - вси на нь кликнуть", - как писал Даниил Заточник, известный публицист того времени.

Подчас борьба угнетенных и неимущих против богатых прорывалась открытыми восстаниями: народ разорял дома воевод, тысяцких, судей в Киеве, Новгороде, Галиче, Владимире, Смоленске... Тогда феодалы оставляли свои междоусобные споры, распри и войны. Мечом княжой дружины, статьей государственного закона - "Русской Правды", крестом православной церкви убивали, карали, стращали простой народ, принуждая его к покорности.

...Сперва Александра учили читать и писать. На Наревской мостовой XIII века в Новгороде, где под вековыми напластованиями земли до наших дней сохранились водопроводы и мостовые, домницы и горны, сошники и мечи, шахматы и лыжи, азбуковники и игрушки и, что особенно примечательно, грамоты, писанные горожанами на бересте, археологи при раскопках обнаружили детский архив - горстку берестяных грамот, исписанных современником князя Александра - мальчиком Онфимом.

Онфим учил азбуку по алфавиту, вырезанному на маленькой можжевеловой дощечке - была своя дощечка и у Александра; Онфим выписывал буквы и слоги на старом днище берестяного туеса и учился ставить свою подпись: "Господи, помози рабу своему Онфиму" - то же, но на залитой воском дощечке, делал и княжич; Онфим писал формуляры деловых писем: "Поклон от Онфима къ Даниле" - княжичу эти формуляры не подходили.

Его учили более изысканным фразам и дидактическим нормам, вроде тех, что приводил в своем "Поучении" детям Владимир Мономах: "Еде и питью быть без шума великого, при старших молчать, мудрых слушать, старшим повиноваться, с равными себе и младшими в любви пребывать, без лукавого умысла беседуя, а побольше вдумываться; не неистовствовать словом, не осуждать речью, не много смеяться, стыдиться старших, с дурными женщинами не разговаривать, книзу глаза держать, а душу ввысь, избегать их; не уклоняться учить падких на власть, ни во что ставить всеобщее почитание" в надежде на воздаяние от бога.

Но к одному у них был общий интерес. Онфим не раз рисовал смешных человечков, а однажды изобразил воина-победителя, поражающего копьем врага, такое изображение было по душе и юному Александру, иначе оно не оказалось бы позднее на его личной печати.

Если Онфим читал по простой, затертой от употребления учебной псалтири, то к услугам Александра были прекрасные рукописи с хитроумными заставками, рисунками, писанными киноварью и золотом, небесно-голубой бирюзовой краской.

Главной книгой была, конечно, Библия. Александр знал ее хорошо, а много позже свободно пересказывал и Цитировал. Поразительна была и летопись - история "в лицах", украшенная такими картинками, что разбегались глаза, на них глядя.

Знакомили княжича и со всемирной историей по переводам византийских хроник. Читал он и знаменитую "Александрию" - роман III века о подвигах Александра Македонского. На Руси в его время обреталось около 85 тысяч одних только церковных книг. Читали ему и книги духовные, и местный "Переяславский летописец". История изначальной Руси и повествование о твердом и победном правлении суздальских князей западали в душу: ведь и по всему краю - ив Переяславле, и в Суздале, и во Владимире - высились архитектурные памятники дедова величия, воспетые летописцами.

Княжич изучал прошлое всех земель Руси, чтобы здраво судить о месте своей отчины в стране, да и о роли Руси в Европии, Азии и Африкии - других континентов тогда еще не знали.

Куда легче было понять разнообразие стран света, чем постичь место Земли во вселенной.

В книгах об этом писалось разное. По "Книге Эноха" над землей семь небес, на которых сосредоточены и стихии, и планеты, и силы тьмы, и ангелы, и на седьмом небе, совсем далеко - бог. А Косьма Индикоплов, другой ученый авторитет, учил, что земля плоская, а края ее в виде гор уходят в двойное небо.

Сложны были науки. И меры, и цифры. Цифра - та же буква, но с титлом-знаком, стоящим над ней. Совсем непросто было с дробями, которые выражались словесно: "пол-трети" - 1/6, "пол-полтрети" - 1/12, "пол-втора" - 17 г (отсюда позднее - полтора). Мерили на сажени, локти, пяди... Сажень существовала мерная - между большими пальцами раскинутых рук, а была и косая - от земли до конца поднятой вверх руки. Человек был мерой всех вещей. Люди были разные, и меры тоже. Города и князья устанавливали средние меры, но и городов и княжений было немало. Их локти, пяди и версты не совпадали, их деньги - серебряные гривны имели разный вес *. Постигал Александр и право - "Русскую Правду", когда присутствовал на боярском совете и в княжеском суде.

Ярослав сумел собрать при своем дворе незаурядных писателей; созданное ими позволяет судить о духовной среде, окружавшей юного князя.

Здесь творил Даниил Заточник - автор "Моления" - сборника горьких и едких афоризмов, посвященного Ярославу Всеволодовичу. Заточник - символический образ тревожного и скорбного времени, мизантроп, стоящий на распутье "аки древо при пути" - "мнози бо посекают его и на огонь мечют". Неудачник, опустившийся дворянин, он изверился в людях - "не ими другу веры, не надейся на брата". Рн напоминает о прежней службе и просит князя не забыть: "Егда веселишися многими яствами, а мене помяни, сух хлеб ядуща; или пьеши сладко питие, а мене помяни теплу воду пиюща от места незаветрена; егда лежиши на мягких постелех под собольими одеяла, а мене помяни под единым платом лежаща и зимою умирающа".

Боярство богатеет, теснит и князя; "Конь тучен, яко враг храпит на господина своего; тако боярин богат и силен умышляет на князя зло". Лучше бы мне, обращался Даниил к князю, "нога своя видети в лапте в дому твоем, нежеле в сафьяновом сапоге в боярстем дворе". Безысходное противоречие между убожеством и богатством вдруг устрашающе обнажилось перед ним, и он взывает к князю: "Кому Переяславль, а мне Гореславль", "кому Боголюбово, а мне горе лютое", "кому Белоозеро, а мне черней смолы..." Ему везде плохо. Такие мысли тревожили сознание Александра, настораживали юного князя.

Образованные деятели церковного просвещения на Руси видели смысл бытия в телесной и духовной чистоте, которые достигались дисциплиной жизни и молитвы. Ярослав же Всеволодович и его окружение смотрели на мир свободнее, шире. Чистота - это хорошо для "простцев", для люда, а не для князей. Князь-книжник это нечто другое; это не тот, кто переписывает книги и ропит их, а тот, кто вникает в сокровища книжной премудрости, ищет в них ответ на вопросы христианской мысли, жизненной сложности своего чувства.

Александр рос в среде, где не поощрялось всевластие Церкви. "Не зри внешняя моя, но возри внутренняя моя", - писал Заточник. "Род" и "естество" человека сложны, он не имеет врожденных свойств: "да не глаголем", - писалось в учительной литературе, - что этот "естеством благ", а тот "естеством зол". И "благий" бывает зол, и злой может "быти благ". Полных праведников не бывает: "Несть праведна, иже не имать ничтоже согрешения, и несть грешна, иже не имать ничто же блага". В душе человека три силы - разум, чувства, воля, в ней борется "правда" с "неправдой", и не все ведающие истину ее творят.

Ценность человека определяется его "нравом" и "деяниями", а "благородным" его делают "душевные добродеяния", "помыслы" и "свершенное житие", особенно же "любовь, смирение, покорение, братолюбие".

В среде образованных самопознание ценилось: "Испытай себе болына, нежели ближьних", тем и себе пользу принесешь и ближним. Или: "Иже смотрит сам себе со испытаньем, то уподобен наставник есть душе своей". Может и грех быть во благо - важны побуждения, которыми поступки вызваны. Словом, это была гибкая мораль политиков.

Александр рано научился ценить и книжное слово церкви, и смелость суждений и действий князя. Ярослав всеми правдами и неправдами пополнял книгохранилище. И когда ростовский епископ Кирилл, богатейший человек - и деньгами, и имуществом, и книгами, - однажды встал на пути, пытаясь столкнуть его с великим князем, Ярослав на княжеском совете добился осуждения и заточения злокозненного святого отца, и среди прочего прибрал к рукам его библиотеку. Это было драгоценное собрание, судя по чудом уцелевшим экземплярам. Пергаменные рукописи, богато украшенные орнаментом и миниатюрами, имеют необычайно крупный, монументальный формат. На первом листе "Слова Ипполита" изображен князь-храмоздатель в русских одеждах с церковью в левой руке. Фигура помещена на синем фоне, в одеждах и нимбе - золото.

Еще богаче "Учительное евангелие" Константина Болгарского: на миниатюре царь Борис на золотом фоне, в роскошном византийском одеянии, украшенном золотом, жемчугом, драгоценными каменьями. Словом, роскошь, представительность, как и во всем, что возводилось, рисовалось, сочинялось по воле суздальских князей.

Восхваление самовластия перемежалось с тревогой о горестных последствиях его ослабления. Именно при переяславском дворе возникло и "Слово о погибели Русской земли".

О светло светлая и украсно украшена земля Руськая!
И многими красотами удивлена еси;
озеры многыми,
удивлена еси реками и кладезьми месточестьными,
горами крутыми,
холми высокими,
дубравами частыми,
польми дивными,
зверьми разноличьными,
птицами бещислеными,
городы великими, селы дивными,
винограды обительными,
домы церковьными,
и князьми грозными,
бояры честными,
вельможами многами -
всего еси испольнена земля Руськая...

В еврепейской литературе той поры лишь Петрарка (XIV в.) в сонете "К Италии..." поднялся до подобного прославления родины.

В "Слове" настойчиво выражена идея владимиро-суздальского единодержавия, когда "отселе" (от Переяславля) до союзной ему Венгрии, до Чехии - Польши - Германии и Литвы, до Карелии и "Дышючего моря" (Ледовитого океана), наконец, до Волги "то все покорено было богом "христианскому народу" Руси и его защитникам - от Мономаха до великого Всеволода. И только потому, что со времен Ярослава Мудрого приключилась беда христианам - одолели их распри, что терзают и ослабляют Русь, обречена она на конечную погибель.

В раннем детстве, да и потом, во время неоднократных и длительных наездов в Переяславль, у Александра было время изучить и полюбить свой край.

Писание, житие, икона, собор - все это ступени не столько познания мира сего, сколько спасения неизбежно грешной души своей. Знание ограничено, божественная премудрость - безгранична. И искусство служит человеку не ради него самого, а ради бога - так учили отцы церкви.

Княжич постиг писание, знал жития, понимал смысл икон. Наконец пришло время поездки в столицу, и тогда близ устья Нерли, у порога земли Владимирской, он прочитал архитектурное предисловие художественной истории родины. И эти первые встречи с прекрасным навеки врезались в его память и чувства.

Храм Покрова посвящен празднику, который своевольный Андрей Боголюбский ввел здесь без одобрения митрополита. Этот сказочный храм, невесомый, летучий, как и его отражение в зеркале реки, поразил Александра своим отличием от воинственной красоты и грозной, тяжелой неподвижности храма времен Юрия Долгорукого, стоящего в Переяславле. Мудрая простота, немногосложное резное убранство фасадов церкви: в центре - пророчествующий царь Давид, по сторонам львы, с ними рядом - голуби, маски девушек. Храм высился на гладкой белокаменной площадке, словно дар небес каждому державшему путь во Владимир.

Гордый и прекрасный Владимир открылся перед Александром. С Юрьевской дороги княжич увидел его со всеми семью воротами и пятикупольным Успенским собором, что высился в юго-западном углу Среднего города - старой, еще мономаховой, крепости. Золотые. Торговые и Ивановские ворота делили город на три части. Его главная улица растянулась на тысячи шагов вдоль Клязьмы до белокаменной арки Серебряных ворот, сливаясь с дорогой на Боголюбово и Суздаль.

И все же не Успенский, а пышно убранный резным камнем Дмитровский собор должен был привлечь внимание Александра. Могучая мужественная слаженность и пропорциональность присущи ему. Колончатый пояс и выше его резьба по фасаду, с боков - листы свинца, на куполе - золоченая медь. Резьба здесь словно ткань. Зодчие связали собор с княжеским двором двухэтажным дворцом с вышкой, с башней, стоящей рядом.

В резьбе господствуют светские мотивы: царски-величественный Александр Македонский держит маленьких львов, здесь и скульптурный портрет Всеволода с пятью сыновьями, среди которых был и. отец Ярослав. На престоле Всеволод в княжеском одеянии: плащ-корзно с застежкой-фибулой на правом плече, из-под плаща видна длинная одежда - кафтан, по подолу обшитый каймой, на рукавах - вышитые обшлага и наручи выше локтя - также кайма вышивки и налокотники. Ниже припадающие фигурки - мальчики-княжичи, одетые, как и сам Александр, в короткие, до колен, кафтанчики, украшенные так же, как и кафтан Всеволода.

В лучах солнца город с золотыми куполами соборов л десятков церквей рисовался как сказка. Новый город Владимир-на-Клязьме был задуман и осуществлен лестными князьями как своего рода архитектурный вызов древнему Киеву-на-Днепре.

Вызывающая пышность убранства города была во вкусе дворянских нуворишей богатейшего двора: "Любим злато и берем имение, любим храмы светлы и домы украшены...", - писал древний проповедник, обличая роскошь аристократии, изодетой в браслеты-наручи с резьбой, перегородчатой эмалью, ожерелья из крупных бус и медальонов, трехбусенных серег...

Храмы не только силой проповеди, торжеством молебствия несли слово божье, слово смирения и повиновения в народ. Они и своей роскошной живописью, этой библией для неграмотных, способной "малыми линиями и красками" передавать зрителю "должайшие истории", своими огромными размерами, невиданным материалом, строгой организованностью - громадой форм должны были порождать чувство подавленности и благоговения в тех, кто ютился в полуземлянках окрестных сел, на деревянных улицах Ветчаной части города, толпился H,I торгу в поисках случайного заработка.

Хорошо было, сидя в хоромах за стенами Детинца, почитывать распространенный на Руси "Стоглавец Геннадия": "Когда ты сидишь зимой в теплой храмине, безбоязненно обнажившись, вздохни, вспомни об убогих, как сгибаются они, скорчившись над малым огнем, страдая от дыма и согревая только руки, когда плечи и все тело замерзает". Вздохнуть не трудно...

При тогдашнем воспитании сильные характеры складывались в княжеской среде очень рано. Остроконтрастные впечатления, вызванные участием с детских лет в походах в разные, порой очень несхожие по жизненному укладу земли Руси и ее соседей, зрелища кровавых битв, пожарищ, горе частых разлук и ранних утрат - все эти переживания развивали потребность познавать, вырабатывали наблюдательность, усиливали способность обобщения. Словом, ускоряли формирование личности широко мыслящего, чуждого горемычной замкнутости мелких князьков общерусского радетеля.

Ярослав сам очень рано стал воином и политиком и, конечно, того же ждал от сыновей, которых любил: это были по тому времени поздние дети - они родились у него от третьей жены. Воспитывая их по своему подобию, он растил людей умных и смелых, скрытных и решительных. Матери Александр был особенно близок - позднее она годами жила вместе с ним в Новгороде.

Едва ли Ярославичи росли в среде смиренной покорности церкви, если их отец ни во что не ставил ростовского епископа и помыкал новгородским. Юное поколение князей, живших после Калки, не могло пожаловаться на невнимание отцов - они кидали княжичей по стране в смутах взаимных усобиц и внешних вторжений. Поэтому нравственный идеал русского витязя-рыцаря, складываясь одновременно в уме и чувствах, рано находил выход в действии, в поступках.

К оглавлению

Следующая страница