Александр Невский
 

3. Проблема места монастырей в экономической структуре Руси

Наряду с кафедральными соборами в процессе эволюции от централизованных государственных форм эксплуатации земли к частнофеодальным формам земельными собственниками стали и монастыри. При рассмотрении ранних свидетельств о такой собственности церковных организаций оказывается, что монастыри становятся землевладельцами раньше, чем епископские кафедры, и история формирования монастырского землевладения отражает более архаичные стадии процесса, в то время как о землях кафедр источники говорят уже тогда, когда они оказались тесно связанными со своими собственниками. Это заставляет рассматривать историю появления у монастырей земель отдельно от истории землевладения кафедр.

Действительно, среди церковных организаций раннего времени, XI — первой половины XII в., кафедральные соборы имели в качестве источника существования десятинные отчисления от даней, которые делались князьями в Киеве и затем в столицах княжеств и которые вполне обеспечивали функционирование кафедр. Что касается монастырей, то их экономическое положение было иным, ибо десятинная система распространялась на них редко (см. ниже). Ктиторы монастырей, кто бы они ни были, должны были изыскивать средства обеспечения учреждаемых ими церквей — обителей. Таким образом, архаичная десятинная система тормозила появление и распространение новых форм развития экономики страны и церковных организаций в ней, в то время как при организации монастырей эти новые формы должны были пробивать себе дорогу.

Одним из наиболее ранних и, пожалуй, наиболее важным в социально-политическом, как и культурном, отношении был Печерский монастырь под Киевом. Он был основан при митрополите Иларионе и князе Ярославе монахом Антонием, выходцем из состоятельных, возможно боярских, кругов г. Любеча1. Он возник, по сообщению летописной повести, первоначально в пещере, выкопанной Иларионом, когда тот был священником церкви Апостолов в княжеском селе Берестове и духовником Ярослава2. О братии монастыря и поставления первого игумена Варлаама летописная повесть говорит только во время первого княжения сына Ярослава Изяслава (1054—1068)3, а не раньше. Это находит подтверждение и в сообщении Жития Феодосия4.

Печерский монастырь не был княжеским — он был основан рядом с княжеским селом и вступил в конфликт с князем, когда принял двух тесно связанных с двором Изяслава людей — сына его «первого боярина» и скопца, вероятно наблюдавшего за женской половиной дворца, получивших имена Варлаама и Ефрема. Таким образом, ктитором монастыря был Антоний, который являлся одновременно и его монахом. Именно он ставит игуменом этого Варлаама. Приселков не без основания предполагает, что монастырь первоначально находился («где ныне ветхый манастырь печерьскыи», по словам автора Повести5) на земле, принадлежавшей Антонию6. Действительно, его поездки в Константинополь и на Афон свидетельствуют о том, что он все же обладал для этого средствами. Конфликт с Изяславом был ликвидирован после того, как по его желанию Варлаам был переведен из Печерского в новый княжеский Дмитриевский монастырь также игуменом, а Печерский монастырь получил от князя (по Житию Феодосия, в 1062 г.) часть земли княжеского села — «гору» над пещерой для постройки монастырских зданий7. Новый конфликт монастыря с князем, на этот раз со Святославом, имел место в 1073—1074 гг., во время игуменства Феодосия (ум. 1074), и он также кончился примирением и очередной передачей княжеской земли и 100 гривен золота для строительства каменной Успенской церкви8.

В истории формирования Печерского монастыря как феодального собственника в течение второй половины XI в., т. е. еще в начале его длительного существования, выделяется несколько процессов, которые очень близки по времени, но представляют разные в политэкономическом значении стадии этого формирования, На примере одного Печерского монастыря, внимание к которому со стороны авторов повестей и летописцев позволило зафиксировать важные подробности, можно проследить своеобразный онтогенез — процесс зарождения и развития феодальной собственности церковной организации путем передачи ей государственных земель, княжеского села или других источников.

Собственность монастыря на участок пустой земли или пашни без крестьян, сидящих на ней, не является еще феодальной собственностью на землю, основным условием производства соответствующей эпохи. Но летописное свидетельство 1158 г. говорит о передаче монастырю земель, имевших другое значение: князь Ярополк Изяславич, строитель церкви Петра в Дмитриевском монастыре своего отца, передал Печерскому монастырю принадлежащие ему три волости в Волынской земле, с которых он собирал дани, и земли под Киевом9. Это произошло, скорее всего, между 1078 и 1087 гг., когда Ярополк погиб.

И.Я. Фроянов с основанием видит в указанном акте передачу кормления, т. е. права сбора доходов от этих волостей, от князя к монастырю10. Таков первый этап перехода от ранней, государственной формы феодальной эксплуатации земель с сидящим на нем населением к частнофеодальной форме, предполагающей организацию в соответствующих волостях монастырских дворов для управления ими и сбора доходов. Однако трудно согласиться с Фрояновым в оценке этого акта как только возможности (подчеркнуто им) эволюции земли в феодальную собственность11. Если княжескую собственность XI в. на земли считать не первобытнообщинной собственностью, а ранней малоразвитой еще феодальной собственностью в централизованной, государственной форме, то и переход ее в виде кормления в собственность монастыря не изменяет ее существа, наращивая ее феодальное качество: историческое развитие киевского региона не знает другой возможности такой эволюции, как только в указанном направлении.

О существовании этой частнофеодальной, вотчинной формы собственности Печерского монастыря сообщает летописное известие того же 1158 г. о завещании бездетной дочери князя Ярополка Анастасии, которая передала монастырю кроме больших драгоценностей в серебре и золоте также «5 сел и с челядью и все да и до повоя»12. Печерский монастырь становится собственником сел в окрестностях Киева еще в третьей четверти XI в., до смерти Феодосия (1074), т. е. очень вскоре после получения земли под строительство собора. Как говорится в его Житии, он получал имения от приходивших к нему вельмож: «...и многым от вельможь приходити к нему благословения ради и от имении своих малу некаку часть подающи им (т. е. монахам)»13. Монастырские села неоднократно упоминаются в этом источнике в рассказах о том, как к нему привели связанными работников (вероятно, окрестных крестьян), «их же беша яли в едином селе манастырьском хотяща красти»14, о приходе к нему монаха, ответственного за монастырский скот, «от единыя веси манастырьскыя», жаловавшегося на бесов «в хлевине, идеже скот затворяем»15, о другом работнике, который, когда его вели в город на суд «мимо едино село манастырское», «покывав главою на село то», грозился его разграбить16, и др. Перед смертью Феодосий «повеле събрати братию всю и еже в селах или на иную кою потребу отшьли» и поучал служивших монастырю управителей его хозяйства (перечисляются «служители (в трех списках: туины), и приставникы, и слугы») выполнять свои обязанности «съ всякым прилежанием, и съ страхом божиим, в покорении и любви»17. Таким образом, уже в это время сельское хозяйство монастыря было не мало и хорошо организовано.

Эволюцию монастырской земельной собственности также от ранних форм, близких к кормлению, к статусу монастырского села показывает история новгородского Юрьева монастыря. В ИЗО г. Всеволод Мстиславич передал ему «Буйцѣ», «с данями, и с вирами, и с продажами»18. Исследователи справедливо считают эти Буйци (новгородцы произносили ѣ как и) в момент передачи целой волостью, т. е. территориальной единицей, состоящей из нескольких населенных пунктов с живущими там крестьянами, которые платили прежде князю дани и судебные штрафы и которые теперь платят все это монастырю19. Действительно, указание на то, что жители Буйцев передаются «с данями, и с вирами, и с продажами», свидетельствует о том, что это — черное, лично свободное население, не принадлежавшее к числу прикрепленных к княжеским селам тружеников. Однако в дальнейшем Буйци превращаются в монастырское село, причем не в одно село, а, вероятно, в группу населенных пунктов. Монастырским селом называет Буйци сообщение Новгородской I летописи 1231 г.20. В XV в. крестьяне Буйцев платили монастырю оброк и другие виды ренты21.

Фроянов считает, что связь Буйцев с Юрьевым монастырем как не феодальное подчинение, а более эфемерное, очевидно только политическое, была непрочна и волость «Буйцы временами выходила из-под власти монастыря», так как в Новгородских писцовых книгах упоминание о Буйцах сопровождается формулой: «волость, что бывала Юрьева монастыря»22. Однако форма «бывала» в старом русском языке не обозначает вре́менного, прерывающегося состояния, как она воспринимается сейчас. Это просто форма прошедшего времени «был, существовал, находился прежде»23. Что касается упоминания в той же грамоте Всеволода Юрьеву монастырю «осеннего полюдья даровного», то нет оснований, как это делает А.Л., Шапиро, связывать его с Буйцами, для которых 25 гривен действительно слишком большая сумма24. Скорее, князь передает монастырю все доходы от полюдья, которые он имел на определенной территории, ибо по Смоленской уставной грамоте 1136 г. полюдье от Копыса с округой, т. е. тоже волости, составляло 4 гривны25. Передача монастырю полюдья стоит в грамоте в качестве самостоятельного пожалования наряду с Буйцами и серебряным блюдом, а не входит в первое пожалование, что и отразили издатели этой грамоты в ее заголовке: «Грамота. Юрьеву монастырю на село Буйцы, полюдье и серебряное блюдо»26.

Такой же княжеской волостью, переданной Юрьеву монастырю Всеволодом по грамоте, вероятно, 1134 г., были Ляховичи на реке Ловати «с землею, и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ловища...»27. В.Л. Янин, изучив историю этой волости по документам XV в., определил, что она примерно равнялась волости Буйци (ок. 40 на 20 км) и находилась на плодородных почвах, т. е. включала пашенные земли. Она оставалась за Юрьевым монастырем и в XV в.28

По сравнению с этими волостями передачи новгородским монастырям в XII в. сел и пашен вокруг Новгорода были небольшими, но близкими приобретениями. Изяслав Мстиславич в 1134 г. передал Пантелеймонову монастырю, построенному им, с разрешения Новгорода село Витославицы в пограничье земель Юрьева монастыря вместе с крестьянами («смердами»), полями, «орамицей» (пашней), рыбными тонями на озере29. Всеволод тогда же передал Юрьеву монастырю «рель»30 — скорее всего, покосы на берегу Волхова. О передаче Хутынскому монастырю сел «с челядью и с скотиною» и отдельно земель и крестьян сообщает грамота Варлаама около 1192 г.31

История монастырского землевладения XII—XIV вв. прослежена И.У. Будовницем, который показал, что не о всех монастырях есть указания источников, позволяющие считать их земельными собственниками32. Действительно, сохранность документов, фиксирующих передачу монастырям земель, наблюдается только для тех из них, которые не исчезли в XIII—XIV вв., а продолжали существовать позднее, или тех, земли которых стали собственностью других монастырей, ибо эти документы были нужны для обоснования земельных прав в XVI в., когда изготовлялись списки с документов, копийные книги и пр.

Вопрос о хозяйственной роли монастырей XII—XIII вв. поэтому остается недостаточно выясненным, что не является, однако, основанием для противопоставления экономической роли монастырей этого времени и XIV—XV вв., при признании всех отличий в условиях их деятельности в центрах феодального властвования и на далекой периферии, при основании их князьями или боярами и крестьянами или горожанами33.

О значительной хозяйственной деятельности киевского Печерского монастыря еще в XI в. говорит уникальное сообщение Жития Феодосия о том, что он построил при монастыре особое богоугодное заведение с церковью, своеобразный инвалидный дом, на содержание которого выделил десятину со всех монастырских доходов34. Таким образом, здесь монастырь выступает не только как монашеская община, но и как хозяйственный организм, феодал-собственник, который для исполнения заповеди о выделении части доходов на богоугодные дела отдает эту часть с доходов, которые он получает со своих имений. Здесь речь идет уже не о государственной централизованной десятине, а о десятине в общехристианском смысле.

Определяя место монастырей в социальной структуре Руси XI—XIII вв., мы должны будем указать, что они являлись формой социальной организации людей на основе общих взглядов, связанных с одним из христианских идеалов отказа от принятых в светском обществе норм жизни. Эти коллективы ставили себе разнообразные задачи, начиная от приготовления себя к загробной жизни и до создания образцовых хозяйств, снабжавших их сельскохозяйственными продуктами и изделиями ремесла (например, иконного мастера Алимпия). На монастырях лежала в средневековье социальная функция обеспечения нетрудоспособных (организация больниц35, домов инвалидов и пр.). Хозяйственная деятельность монастыря была необходимой его функцией, когда монастырь вырастал из малой обители в крупную общину, вначале для обеспечения ее средствами существования, а затем из-за самой структуры феодального хозяйства монашеской корпорации, противостоящей окружающему ее крестьянскому миру. Наряду с сельскохозяйственным и ремесленным производством монастыри, как, например, Киево-Печерский, занимались и торговыми операциями.

Монастыри, тесно связанные с княжеской властью и городами, были центрами идеологической жизни Руси. Здесь жили писатели — историки и агиографы, здесь составлялись жития, летописные труды, здесь существовали скриптории, снабжавшие книгами читателей из княжеской, боярской среды и других потребителей этой продукции. Идеологическими задачами деятельности монастырей, в частности киевских и владимирских, и большими возможностями таких центров феодальной культуры определялась их деятельность как высшей школы для подготовки епископов — церковных администраторов первого ранга в древнерусских княжествах, в компетенцию которых входили практически все вопросы идейной, церковной, семейной жизни населения этих княжеств. С идеологической деятельностью монастырей связаны и политические их акции поддержки власти определенных князей на киевском и других столах или оппозиции им, которые так подробно были рассмотрены Приселковым. Киево-Печерский монастырь предоставлял свои помещения для политических переговоров совершенно светского характера в 1150 г., когда Юрий Долгорукий, захватив Киев и изгнав Изяслава и митрополита Климента, «съимася с Володимером (Галичским. — Я.Щ.) в Печерьском манастыри»36, и для суда между князьями в 1169 г., когда Владимир Мстиславич из «игуменьи кельи», а Мстислав Изяславич из «икономли кельи» вместе со своими мужами «спирались» между собой, но эта встреча ни к чему не привела: «том же лете преступи крест Володимир Мьстиславич»37.

Превращение церквей и монастырей в земельных собственников значительно расширяло и укрепляло определяющий частнофеодальный социально-экономический уклад древнерусского общества XII—XIII вв. Они обладали населенными крестьянами землями как вотчинами и были заинтересованы в увеличении их числа. Существовавшая практика передачи феодалами монастырям земель по завещанию, по духовным грамотам с целью обеспечить после смерти поминание завещателя перед богом и молений о прощении его грехов, вела к постоянному и не ограниченному тогда еще возрастанию церковной собственности.

Передача земель сопровождалась запретом перехода, в том числе перепродажи их, в другие руки, и подобный запрет при благоприятных условиях сохранял юридическую силу в течение жизни нескольких поколений, что расширяло церковную собственность на землю почти бесконечно. Это делало такую собственность привилегированной с самого начала, причем объем привилегий возрос во второй половине XIII в., с освобождением церкви от «выхода» в пользу Орды.

Система церковной и монастырской феодальной собственности строилась на других организационных основах, чем светская. Феодальная структура земель предполагала иерархическое подчинение мелких феодальных собственников более крупным, вплоть до великого князя соответствующей земли, который, являясь сюзереном удельных князей и бояр, обладал частью феодальных прав на земли своих вассалов. Древнерусская церковная организация, будучи единой по своей структуре, не являлась, однако, в лице митрополита верховным собственником всех принадлежавших отдельным кафедрам, монастырям и церквам земель, как и соответствующая епископия не обладала такими правами на все церковные земли в своей епархии. Каждая из церковных организаций, кафедральная или ктиторская церкви, монастырь, была связана с определенной церковью, престолом (св. Софии, Богородицы, Спаса, св. Георгия и пр.), которые и были номинальными собственниками недвижимых и движимых богатств, передававшихся именно им, а не церковной организации вообще. Феодальная структура этой организации определялась, таким образом, с одной стороны, административной структурой с подчинением входящих в нее частей епископскому и митрополичьему центру, и с другой — сохранением прав на земли за конкретными монастырями и церквами, среди которых митрополичья и епископские кафедральные церкви были такими же собственниками переданных им земель, как и отдельные церкви, не имевшие административных прав, и монастыри. Церковная земельная собственность была, таким образом, раздробленной между множеством церквей и не представляла единства, которое могло бы дать церковной организации в целом экономическую силу. Ее сила была в другом — в религиозном господстве над обществом и в централизованной административной системе.

Примечания

1. Там же. Т. 2. Стб. 144. Летописец, правда, говорит, что Антоний «не име злата, ни сребра» (Там же. Стб. 148).

2. Там же. Стб. 144.

3. Там же. Стб. 145.

4. Патерик. С. 13.

5. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 144.

6. Приселков М.Д. Очерки... С. 171.

7. Києво-Печерський патерик. Київ, 1930. С. 39.

8. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 173; Патерик. С. 7.

9. «Сии бо Ярополк вда всю жизнь свою: Небльскую волость, и Деревьскую, и Лучьскую, и около Киева» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 492).

10. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Л., 1974. С. 77.

11. Там же.

12. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 493.

13. Успенский сборник. С. 88.

14. Киево-Печерський патерик. С. 57.

15. Там же. С. 62.

16. Там же. С. 65.

17. Там же. С. 71.

18. ГВНП. М.; Л., 1949. № 81. С. 140.

19. Фроянов И.Я. Церковно-монастырское землевладение и хозяйство на Руси XI—XII вв. // Проблемы общественной и всеобщей истории: Сб. статей. Л., 1973. Вып. 2. С. 89—90; Он же. Киевская Русь. С. 78—79; Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. Л., 1971. С. 68, сн. 96; С. 85 (А.Л. Шапиро, Т.И. Осьминским).

20. «Приидоша ис Чернигова Борис Негочевиц тысяцкий... с князем Святославом... и быша в Буици селе святого Георгия и оттоле воспятися назад князь Святослав в Русь...» (НПЛ. С. 280).

21. Новгородские писцовые книги. СПб., 1862. Т. II; см.: Аграрная история Северо-Запада России. С. 68.

22. Фроянов И.Я. Церковно-монастырское землевладение. С. 90; Он же. Киевская Русь. С. 79. Разрядка И.Я. Фроянова.

23. См.: Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1975. Вып. 1. С. 362 (например: «...тут же в бору монастырской бывал бортной ухожен, и тот ухожей в пусте — запустели от литовские войны»).

24. Аграрная история Северо-Запада России. С. 68, сн. 96.

25. ДКУ. С. 143.

26. ГВНП. № 81. С. 140; ПРП. Вып. 2. С. 102.

27. ГВНП. № 80. С. 139.

28. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 77.

29. ГВНП. № 82. С. 141; Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 63 (текст по изданию В.И. Корецкого).

30. ГВНП. № 79. С. 139.

31. Там же. № 104. С. 161—162.

32. Будовниц И.У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIV—XVI вв. М., 1966. С. 46—76.

33. Будовниц считал, что монастыри в Новгородской, Псковской, Белозерской, Ростово-Суздальской, Нижегородской и Рязанской землях в XII — первой половине XIV в. «за очень редкими исключениями» не были феодальными землевладельцами, они никакие «хозяйственные задачи перед собой не ставили» (Будовниц И.У. Указ. соч. С. 46—73; см. также: Фроянов И.Я. Киевская Русь. С. 80—81). Однако этот вывод Будовниц делает главным образом на основании отсутствия в летописях сведений о монастырском землевладении, а редкие исключения — случаи, когда сохранились грамоты монастырям, новгородским Юрьеву и Пантелеймонову, Антониеву и Хутынскому, а также тверскому Отрочу. Между тем было бы неправильным считать, что весь фонд этих грамот XII—XIV вв. дошел до нас и ограничен семью-восемью документами. Что касается летописей, то не подлежит сомнению, что они по своему характеру не могут быть источником для изучения монастырского землевладения указанного времени.

34. «Сътвори двор близ монастыря своего, и церковь възгради в немь святаго первомученика Стефана, и ту повеле пребывати нищим, слепым и хромым и трудноватым, и от монастыря подаваше им еже на потребу, и от того всего сущаго монастырскаго десятую часть даваше им» (Патерик. С. 42).

35. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь. С. 97—99.

36. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 403. Приселков объясняет встречу в Печерском монастыре тем, что он был в это время ставропигией Константинопольского патриархата (см.: Приселков М.Д. Очерки. С. 354), но это не может быть обосновано: такой институт на Руси XII в. не был известен.

37. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 535—536; Черепнин Л.В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства X — начала XIII в. // Ист. зап. М., 1972. Т. 89. С. 374.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика