Д. Хрусталев. «Ледовое побоище и статус Пскова»

Единого мнения о статусе Пскова по отношению к Новгороду в XII—XIV веках в науке пока не сложилось. Точки зрения рознятся в пределах широкой шкалы — от признания абсолютной самостоятельности до констатации полной зависимости. В XIX — первой половине XX века все историки считали Псков вассалом Новгорода (по крайней мере до начала XIV века)¹, и лишь во второй половине XX века этот тезис был поставлен под сомнение². Особенно выразительно эта тенденция проявилась на страницах журнала «Отечественная история» № 6 за 1992 год, содержащих публикацию полемики В.Л. Янина и В.А. Бурова³. При этом В.Л. Янин считал, что после 1137 года, когда в городе вокняжился Всеволод Мстиславич, Псков являлся самоуправляемой общиной, которая проводила независимую внутреннюю и внешнюю политику, строя свои отношения с Новгородом на договорной основе. В.А. Буров указывал, что вплоть до присоединения к Москве в начале XVI века Псков именовался в официальных документах «младшим братом» Новгорода, что свидетельствует о сохранении его традиционной зависимости.

Действительно, в докончаниях Новгорода с князьями, известных со второй половины XIII века, нигде не отмечено их отношение к Пскову. Мы не располагаем известиями о назначении в Псков новгородских посадников после 1132 года, хотя, с другой стороны, регулярно находим сообщения о существовании там, начиная с 1137 года, собственных князей. При этом псковичи в ходе военных действий — в походах в Прибалтику, против Литвы и др., — обычно участвовали на стороне Новгорода, но исключительно в качестве отдельной боевой единицы, как, например, имело место в Липицкой битве 1216 года. Со второй половины XIII века в Пскове постоянно имелся собственный князь, а под 1348 годом в летописи помещено известие о «Болотовском» договоре, регулировавшем отношения между Новгородом и Псковом⁴. Янин считает, что подобные соглашения, существовавшие уже в XII веке, свидетельствуют об абсолютной самостоятельности Пскова. Хотя, с другой стороны, под 1331 годом в летописи содержится указание на клятву псковичей сажать у себя князей только по согласованию с новгородцами⁵.

Мы не преследуем целью предоставление однозначной характеристики отношений Новгорода и Пскова в XIII веке. Современное состояние источников не позволяет этого сделать. Однако обзор литературы показал, что даже имеющиеся исторические материалы зачастую либо не введены в научный оборот, либо не имеют надлежащего комментария. Постараемся восполнить этот пробел, избрав в качестве отправного момента события 1242 года и Ледовое побоище.

Недавно вопрос о статусе Пскова обстоятельно обследовал петербургский историк А.В. Валеров, который вслед за В.Л. Яниным пришел к заключению, что стремление Пскова к обособлению было заметным уже на рубеже X—XI веков, когда туда был посажен княжить Судислав Владимирович, а после 1137 года городская община приобрела все признаки суверенной. С Новгородом Псков связывал военно-политический союз («конфедерация»), который вовсе не был незыблемым и мог быть расторгнут в любой момент⁶. Именно так Валеров интерпретировал события 1228 года, во время которых псковичи, испугавшись слухов о намерении князя Ярослава Всеволодовича «ковать вятших мужей», не пустили его в город: «Фактически военно-политический союз Новгорода и Пскова прекратил своё существование»⁷.

Впоследствии союз восстановился, а после очередного конфликта в 1232 году псковичи пришли к новгородскому князю Ярославу со словами «ты наш князь». Но это, как считает Валеров, также «не означает, что была ущемлена политическая самостоятельность Псковской волости»⁸. С таким багажом Псков подступил к 1240 году, когда он сперва был «захвачен» немцами, а потом «освобожден» Александром Невским⁹. Таким образом, исследователь делает заключение о существовании у Пскова в отношении Новгорода статуса подчиненного, однако исключительно в военных делах. Вместе с тем Валеров настаивает на абсолютной независимости Пскова во всех прочих сферах как до 1240 года, так и после 1242 года. В процессе рассмотрения вопроса эту позицию, компромиссную в отношении ко мнению В.Л. Янина, мы будем признавать в качестве основной для сторонников псковской независимости.

Итак, что можно сказать об отношениях Пскова и Новгорода до 1228 года? Насколько корректно описывать их как военно-политический союз суверенных государств?

В 1209 году новгородцы приняли к себе нового князя Мстислава Мстиславича, правившего прежде в маленьком Торопце. Это был настоящий вызов Суздальскому властелину — Всеволоду Юрьевичу (Большое Гнездо), который в последние десятилетия закрепил за собой право назначать князей в Новгород. Старший сын Всеволода Константин собрал войска и выступил против узурпатора, но новгородцы взяли в заложники его брата Святослава, чем вынудили пойти на переговоры и заключить мир. Мстислав сумел сохранить за собой стол. В первый же год своего правления он укреплял границы — строил крепость в Великих Луках, после чего передал её под покровительство своего брата — Владимира, отмеченного в летописи как Псковский: «И посла князь Мьстиславъ [посадника] Дмитра Якуниця на Лукы съ новгородьци города ставить, <...>; а лучяномъ да князя Володимира Пльсковьскаго»¹⁰. Казалось бы, всё ясно — старший брат сел в Новгороде, младшего посадил в Пскове, а потом прибавил ему и Великие Луки. Смущение может вызвать тот факт, что Владимир в событиях вокруг Новгорода упоминается раньше, чем Мстислав. В начале той статьи, где описаны перипетии вокняжения в Новгороде Мстислава, сообщается: «Новгородьци угонивъше Литву въ Ходыницихъ, избиша съ князьмь Володимиромь и с посадникомь Твьрдиславомь»¹¹. Ходыничи располагались на Ловати в районе Черенчицкого погоста (невдалеке от Старой Руссы)¹², то есть в среднем течении реки, откуда следует, что Владимир с новгородцами погнались за литовцами явно не из Торопца. С другой стороны, Псков также не являлся удобным отправным пунктом для организации погони в направлении Ловати. Владимир в статье не назван псковским¹³. В Новгородской IV летописи при известии об изгнании Владимира псковичами в 1211 году он именуется «Торопецким», хотя в Новгородской первой летописи такого указания нет¹⁴. Прибыл ли князь в Псков из Торопца или давно подвизался на Северо-Западе — сказать сложно. Всё же, судя по позднейшим событиям, следует признать, что закрепился он в Пскове только после вокняжения в Новгороде Мстислава. В любом случае, его поведение на псковском столе не позволяет видеть в нем суверенного государя, каковым, судя по всему, он себя и не считал. Характерна история с его изгнанием и отъездом в Ливонию. О причинах изгнания Н1Л ничего не сообщает, но Генрих Латвийский указывает, что псковичи «возмутились» из-за того, что Владимир «выдал дочь свою замуж за брата епископа Рижского», Теодориха¹⁵. Вроде бы, намек на конфессиональную амбивалентность князя, но скорее указание на стремление закрепиться в области путем установления родственной связи с важным соседом. Что же возмутило псковичей? Вероятно, именно этот альянс с конкурентами в борьбе за Эстонию, которые ещё и «латиняне». Ведь основная функция князя и заключалась в защите общины.

Как глава военного отряда, выступившего на защиту Псковской земли, представлен Владимир в описании событий на Ловати; таковым же он являлся и в качестве псковского князя. А в чём собственно заключались функции князя в Пскове? Война? Суд? Подати? Представительство? О функциях русских князей написано немало, но отношении псковской специфики — толком ничего. Мы застаем псковских князей в XIV в. форменными наймитами, заключающими с общиной договор. И главная их функция — защита. Много ли шире были полномочия князя в XIII в.?

Удивительно, что для характеристики статуса Пскова и местного князя исследователи почти не привлекали «Хронику Ливонии» Генриха Латвийского, современника событий, автора очень внимательного. Ливонский хронист неизменно отмечает наличие у Владимира «дружины» (familia), которая разделила с ним изгнание, с которой он пребывает в Ригу, а затем мстит ливонским обидчикам¹⁶. В Ливонии князь («король» у Генриха Латвийского) выступал в роли вассала Рижского епископа, главы важного воинского подразделения. Его упоминают наряду с другими немецкими воинами, но первым, судя по всему, и по положению, и по значимости¹⁷. В 1212—1214 годах он был фогтом (advocatus) в Идумее и Леттии¹⁸. Генрих Латвийский, встречавший Владимира лично, дает его деятельности уничижительную характеристику. Священник из Идумеи Алебранд обвинил князя в чрезмерном мздоимстве и притеснении местных жителей, чем вынудил покинуть Ливонию. Конфликт разгорелся в период отсутствие в Риге епископа Альберта, главного покровителя Владимира. Князь вернулся на Русь и вскоре вновь занял своё место в Пскове.

Перед нами воин, непоседливый и жадный до наживы. Именно в наличие боеспособной дружины главная причина того, что ливонцы с радостью его принимали и привлекали для походов, грабительских набегов. Судя по всему, ту же роль он выполнял и на Руси, где примыкал к своему не менее активному старшему брату, закрепившемуся в Новгороде. Можно ли сказать, что Владимир в Пскове был кем-то большим, чем военачальником? Позволим предположить, что его статус в Пскове не многим отличался от того, который он приобрел в Ливонии — фогт или «защитник» (advocatus), «судья по гражданским делам» (iudicia indicans civilian)¹⁹ и предводителем дружины.

Характерно, что Генрих обычно отмечает когда «король Владимир» (или «король Псковский») действует не один, а с горожанами. В рассказах о походах 1216, 1217 и 1223 годах это подчеркнуто²⁰. Псковичи же выступают инициаторами смены князя — изгнания Владимира в 1211 году. Роль псковской общины активна, но она явно зависима от Новгорода. И, судя по всему, не только в военной сфере.

Примечательно, что Генрих Латвийский очень четко фиксирует иерархию князей, а соответственно, и общин, которых они представляли: «великий король Новгорода, а также король Пскова»²¹. «Король Новгорода Мстислав» всегда «великий», а Пскова и Полоцка — просто «короли»²². И речь в данном случае о статусе Новгорода, а не Мстислава. В 1217 году эсты прислали в Новгород послов с предложением заключить союз против немцев. Генрих отмечает, что Мстислав уже покинул свой «престол» и оставил вместо себя «нового короля», которого хронист даже не знает по имени. И этот новый король отвечает эстонцам, обещая «прийти с большим войском вместе с королем Владимиром и многими другими королями»²³. Он вполне распоряжается псковскими вооруженными силами. Союз сохраняется и в обратной ситуации — после ухода из Пскова Владимира: в 1212 году в походе на Гервен псковичей в новгородском войске возглавляет князь Всеволод Борисович²⁴. Псков зависел от Новгорода не потому, что там правил старший брат местного князя, а потому что так заведено.

Новгородцы строят крепость Великие Луки, а сажают туда князя псковского. Мстислав остался в памяти новгородцев как правитель, очень чуткий к настроениям горожан. Затруднительно предположить, что он без согласования с ними передал вновь отстроенные укрепления соседнему правителю. Скорее всего, стороны отдавали себе отчет, что контроль над верховьями Ловати не перешел Пскову, а в целом остался за новгородцами. Сторонники признания полной независимости Пскова скажут, что речь о военном союзе, но нет — речь об имуществе, а за ним новгородцы следили ревностно.

Теперь о внешнеполитических контактах Пскова. Начиная с 1210 года, появляются известия, в которых Псков выступает стороной в международных переговорах и соглашениях. Но насколько он самостоятелен? В декабре 1210 года рижане созывают воинов в карательный поход на эстов: «Известие дошло и до Пскова, бывшего тогда в мире (pacem) с нами, и оттуда явился очень большой отряд русских на помощь нам»²⁵. Е.Л. Назарова считает, что речь о «сепаратном мире», заключенном тогда псковичами с ливонцами²⁶. Но ведь раньше и войны не было! Более того, в следующем известии под 1212 годом, Генрих Латвийский сообщает, что в Эстонию отправились и новгородцы, узнав о походе туда немцев: «Когда великий король Новгорода Мстислав услышал о тевтонском войске в Эстонии, он тоже поднялся с пятнадцатью тысячами воинов и пошел...»²⁷. Этот поход — к граду Воробиину (Варболе) — известен по Н1Л (под 6722 годом)²⁸. Причем указано, что в нем участвовали и псковичи. В чем же сепаратизм? Это обычные грабительские набеги: вместе удобнее, а награбленного на всех хватит. Новгородский летописец восхищенно отмечает в каких долях князь Мстислав распределил награбленное по результатам похода: «и Мьстиславъ же князь възя на нихъ дань, и да новгородьцемъ две части дани, а третью часть дворяномъ»²⁹. Требовалось ли псковичам подписывать с рижанами договор о мире, чтобы поучаствовать в подобном предприятии? Скорее всего, нет. В данном случае речь не о существовании какого-то мирного соглашения, а просто констатируется факт отсутствия противостояния.

В начале 1217 года новгородцы с псковичами совершают большой поход под Оденпе. Генрих Латвийский четко фиксирует инициаторов похода и участников: «новгородцы на Великий пост собрали большое русское войско. Пошел с ними и король Псковский Владимир со своими горожанами»³⁰. Немцы были наголову разгромлены и заключили мир: «И был заключен мир (pacem) с ними <...>. И позвал Владимир зятя своего Теодориха пойти с ним в Псков, чтобы скрепить там мир (pro pace confirmanda)». Когда Теодорих согласился и «вышел к нему», то был немедленно схвачен «новгородцами» и уведен как пленник³¹. Владимир и псковичи в этой истории выглядят чуть ли не статистами. Инициатива похода и руководящее положение за новгородцами. Причем за общиной, а не за князем, который даже не упомянут. В Н1Л указано, что новгородцев возглавлял посадник Твердислав³². Мир с немцами заключили от имени Новгорода и эстонцев, так как в том же году рижский епископ «отправил своих послов в Новгород и в Сакалу для утверждения мира, заключенного в Одемпе»³³.

В 1218 году псковичи участвовали вместе с новгородцами в большом походе на Эстонию и Ливонию. Это было масштабное предприятие с множеством участников³⁴. Генрих Латвийский назвал его «первым разорением Ливонии»³⁵. По возвращении из похода псковичи обнаружили, что во время их отсутствия Псков разорили литовцы («часть этого города разграблена литовцами»)³⁶. Сразу вслед за тем, на псковские села совершили нападение летты, мстившие за недавнее ограбление³⁷. Русское воинство пограбило и ушло, оставив псковичам пограничные конфликты. Судя по всему, они были крайне обременительны. Пытаясь их разрешить, псковичи в том же 1218 году направили в Ригу посольство с предложением о мире: «И отправили русские из Пскова послов в Ливонию сказать, что они готовы заключить мир с тевтонами. Но замыслы у них с эстами были по-прежнему злые и полны всяческого коварства»³⁸. По мнению Э. Мугуревича и Е.Л. Назаровой речь здесь идет либо о ратификации, либо о возобновлении «сепаратного мирного договора», заключенного ранее при Оденпе³⁹. Выше мы показали, что ни в 1210 году, ни под Оденпе псковичи никаких отдельных от Новгорода («сепаратных») соглашений с немцами не заключали. Более того, из текста «Хроники Ливонии» вовсе не следует, что и в 1218 году мир был заключен. Ливонцам не было никакого резона подписывать перемирие только с псковичами, так как не они являлись главными участниками противостояния — главными были новгородцы. Да и грабить псковские земли было более безопасно. В следующем 1219 году те же летты вместе с орденскими братьями вновь напали на псковские земли и «обратили в пустыню всю местность вокруг Пскова», вызвав тем самым ответный поход горожан⁴⁰. А как же договор? Он заключен не был.

В начале 1220 года рижский епископ запросил мира с русскими, о чем Генрих Латвийский сообщает весьма показательно: «Затем, отправив послов в Руссию, епископ обратился к новгородцам со словами мира»⁴¹. Для немецкого хрониста мир с русскими — это мир с Новгородом. Был ли он заключен? Если да, то это было всего-навсего подтверждение мира при Оденпе 1217 года. Во всяком случае в следующем году с немцами расторгают тот мир, что был подписан при Оденпе.

В 1221 году «русские из Пскова отослали обратно грамоту о мире, заключенном у Одемпе, а вслед за тем и сами пришли с большим войском, и стоял во главе войска король Новгородский»⁴². Характерно, что поход возглавляет «король Новгородский», а мир с рижанами расторгают псковичи. После этой кампании немцы совершили ответное нападение на «Новгородское королевство», «оставив позади Псков»⁴³. Отметим, что немцы различают эти топосы: Псков не относится к «Новгородскому королевству».

В 1223 году псковичи участвуют в большом походе на Ревель под предводительством нового новгородского князя Ярослава Всеволодовича. Поход был удачным, награблено было много. Ярослав попытался закрепиться в Эстонии, оставив в захваченном Дерпте своего наместника⁴⁴. Но в 1224 году ливонцы берут Дерпт штурмом. Новгородцы не успевают этому противодействовать: «Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, <...> возвратились в свой город»⁴⁵. Обратим внимание на пассивность псковичей, которые ждут новгородцев, чтобы деблокировать осажденных. Хотя это можно объяснить и непосредственной зависимостью Дерпта от Новгорода или от Ярослава, который к тому времени уже покинул Северо-Запад.

Судя по всему, к 1224 году десятилетняя война за Эстонию изрядно утомила как Ригу, так и Новгород, где готовы были отказаться от завоеваний в Прибалтике в обмен на стабилизацию на границах, отказ от грабежей и набегов. В Н1Л об этом ничего не говорится. А Генрих Латвийский триумфально завершает свой рассказ о покорении Прибалтики: «Русские из Новгорода и Пскова также прислали в Ригу послов просить о мире. И согласились рижане, заключили с ними мир, а дань, которую всегда собирали в Толове, возвратили им. <...> И успокоилась в мире земля ливов»⁴⁶. Вплоть до завершения «Хроники Ливонии», которая доведена до 1227 года, автор больше нигде не упоминает Псков или конфликт с русскими.

Исчезает Псков и со страниц русских летописей. Хотя, возможно, о Владимире «Псковском» говорится в сообщении о погоне за литовцами в 1225 году: «Князь же, Ярославъ и Володимиръ съ сыномъ и с новотържьци, княжь дворъ, новгородцевъ мало, торопцяне съ князьмь своимь Давыдомь поидоша по нихъ»⁴⁷. Но даже если здесь упомянут Владимир Мстиславич, он не является представителем Пскова. Всё как в 1209 году на Ловати, Владимир выступает главой отдельного воинского подразделения, никак не связанного с Псковом — скорее его можно счесть наместником новоторжским⁴⁸. Псков вновь появляется на исторической сцене только в событиях 1228 года, когда вступил в ожесточенный конфликт с князем Ярославом.

В литературе часто встречается указание на то, что Владимир Мстиславич умер в 1227 году, будучи князем псковским⁴⁹. Однако это не имеет никакого основания в источниках. В «Хронике Ливонии» Владимир как Псковский последний раз упоминается при описании похода 1218 года, а в летописи отмечен в походе 1216 года, но не назван псковским⁵⁰. Судя по всему, исследователи исходили из того, что когда в 1228 году Ярослав отправился в Псков, там не было князя, то есть Владимира, который, соответственно, умер. В нашем понимании, даже после 1218 года говорить о присутствии Владимира в Пскове затруднительно. Генрих Латвийский, автор очень информированный, на месте где раньше фигурировал «король Псковский Владимир» теперь используется выражение «русские из Пскова» (Rutheni de Plescekowe). Они пытаются заключить мир с Ригой в конце 1218 года, они мстят леттам в 1219 году, они участвуют в новгородском походе в 1221 году, их призывают эсты на войну в 1222 году и они заключают мир с Ригой в 1224 году⁵¹. До 1218 года выражение «русские из Пскова» встречается у Генриха лишь однажды, когда они в 1212 году изгоняли князя Владимира («своего короля Владимира»)⁵². После 1218 года выражение «король Псковский» появляется лишь раз и в рамках ёмкой формулы: «король Псковский со своими горожанами» (rex de Plescekowe cum civibus suis) участвует в походе 1223 года на Ревель⁵³. Очень примечательно, что такое выражение уже встречалась у Генриха при описании похода 1217 года, но тогда оно выглядело так: «король Псковский Владимир со своими горожанами» (rex Woldemarus de Plescekowe cum civibus suis)⁵⁴. При описании событий 1223 года автор просто убрал имя Владимир. Надо полагать, авторитетный хронист сделал это не случайно.

Позволим себе предположить, что после похода 1218 года Владимир покинул город, вновь рассорившись с псковичами, раздраженными разграблением своих домов литовцами. Посольство в Ригу с просьбой о мире они отправили уже без него. Попытка выстроить самостоятельные отношения с ливонцами оказалась неудачной, и псковичи остались в русле новгородской политики. В 1223 году в походе на Ревель их возглавляет новый «король», судя по всему, вполне зависимый от новгородского князя, которым тогда был Ярослав Всеволодович.

Таким образом, в 10—20-е годы XIII века никакого суверенного правителя в Пскове не было, а внешнеполитическая активность подчинялась контролю из Новгорода, о чем отдавали себе отчет и соседи в Прибалтике.

После 1223 года князь Ярослав Всеволодович Новгород оставил, но в 1225 году вернулся. Он активно боролся с литовскими набегами, а затем организовал успешные походы на емь и в Карелию. Между этими предприятиями — в 1228 году — князь едет в Псков, но его туда не пускают: «И слышавше пльсковици, яко идеть к нимъ князь, и затворишася въ городе, не пустиша к собе; князь же, постоявъ на Дубровне, въспятися в Новъгород: промысла бо ся весть бяше си въ Пльскове, яко везеть оковы, хотя ковати вяцьшее мужи». Ярослава остановили ровно на границе — в Дубровне. Его сопровождали высшие должностные лица Новгорода (посадник и тысяцкий), но подозрения псковичей касались именно князя. Вернувшись в Новгород, князь Ярослав созвал вече и, что примечательно, под стенами Софии: «И пришьдъ, створи вече въ владыцьни дворе и рече, яко "не мыслить есмь до пльсковичь груба ничегоже; нъ везлъ есмь былъ въ коробьяхъ дары: паволокы и овощь, а они мя обыцьствовали"; и положи на нихъ жалобу велику».

Это единственный случай в новгородской истории, когда летопись фиксирует созыв веча на владычном дворе. Архиепископом тогда был ставленник Ярослава Арсений, которого вскоре обвинили в том, что он занял свой пост за взятку. Псков входил в состав новгородской епархии. Присутствие верховного псковского иерарха на вече было не лишним. Возможно, выбор места был связан с тем, что Ярославу требовалось акцентировать грубость псковичей, обесчестивших не только его, но и Новгород, Св. Софию. А может быть он хотел предъявить собравшимся некий документ, хранящийся в соборном архиве? Или просто привлечь авторитет Церкви? Наконец, известно, что владычный двор использовался ещё и как городская тюрьма (не княжеская — у князя имелся поруб на Городище)⁵⁵. Соответственно и кандалы здесь хранились, и пленных псковских бояр должны были сюда привезти. Ярослав, предъявив пустующий поруб и недвижимые кандалы, обратился к горожанам с «жалобой» на псковичей. Но удовлетворен не был. Судя по всему, в представлении новгородцев псковичи имели право его не пускать. Это важная черта: псковичи зависимы, но не пассивны. Новгород для них «старший брат», уполномоченный направлять в Псков князя, «защитника», судью, но псковичи вполне могут его отвергнуть. При этом новгородское вече выступает высшей судебной инстанции для Пскова; именно всему Новгороду, т. е. собравшимся на вече, князь жалуются на Псков. Отношения между общинами в гражданской сфере строятся по специфическому консенсусу.

Не найдя понимания у новгородцев обиженный князь предъявляет свой главный аргумент — право на организацию военного похода. Он приводит полки из Переяславля и сообщает новгородцам: «Хочу идти на Ригу». Это серьёзно пугает псковичей, которые «убоявшеся того, възяша миръ съ рижаны». Рижане согласились, но запросили 40 заложников. Новгородцы тоже заподозрили неладное: «князь насъ зоветь на Ригу, а хотя ити на Пльсковъ». Ярослав шлет посла в Псков и зазывает их в поход, но те отказываются, отвечая, что мир с Ригой им выгоднее: вы, новгородцы, ходили в Ливонию и Эстонию, пограбили и ушли, а в итоге ответные набеги совершаются на Псков. И на этот раз князю не удается убедить новгородцев — без псковичей они идти не хотят. Даже присутствие вооруженного немецкого отряда в Пскове не задевает новгородцев. Возмущенный Ярослав возвращает полки домой и сам уезжает в Переяславль. Псковичи в свою очередь отсылают от себя немцев, а также изгоняют из города и сторонников Ярослава — тех, «кто ималъ придатъкъ у Ярослава»: «пойдите по князи своемь, намъ есте не братья»⁵⁶.

Настойчивость Ярослава, желавшего разрешить свой конфликт с псковичами силой, привела к нарушению традиционных связей. В 1218 году рижане не стали договариваться с Псковом отдельно, а спустя десять лет не только договорились, но и вступили в союз. Новгородцы при этом отказались воевать с псковичами. События 1228 года явились важным прецедентом, который не мог не отразиться на самосознании горожан.

Для сторонников признания за Псковом полной независимости от Новгорода в XIII в. события 1228 года предстают железным аргументом для подтверждения их точки зрения⁵⁷. Для большинства других исследователей в произошедшем прослеживается «стремление Ярослава Всеволодовича ограничить псковскую политическую самостоятельность»⁵⁸. Однако, можно ли говорить, что князь с посадником и тысяцким направлялись с визитом в независимую общину? Они ехали туда без войск, но везли оковы (если везли?). И вовсе нет указания в летописи, что псковичи отказались впускать представителей Новгорода, но именно князя. И затем князь жалуется Новгороду. На наш взгляд речь идет о неприятии псковичами именно воинственного Ярослава Всеволодовича, который, возможно, действительно стремился навести порядок в псковской администрации и покарать своих недоброжелателей. С другой стороны, ничто не противоречит и стремлению Ярослава организовать поход на Ригу. А.В. Валеров, например, видит в летописном рассказе две версии: по одной речь идет о желании князя провести репрессии в Пскове, а по другой — напасть на Ригу⁵⁹. Но в чем здесь противоречие? Приведя полки из Переяславля, князь вполне мог решить обе задачи. Однако, вроде бы, переяславцев он призвал чуть после того, как его не пустили в Псков. Именно после их появления псковичи заключили мир с Ригой. Выходит, что конфликт был глубже, а главный повод — Ярослав, а не Рига.

Что же в итоге? Как изменился статус Пскова по отношению к Новгороду после 1228 года? Псковичи выводят от себя немцев и изгоняют сторонников Ярослава (не Новгорода, а Ярослава!), а затем исчезают со страниц летописи. Не знаем мы также, был ли расторгнут договор с Ригой.

В следующий раз Псков упоминается лишь в 1232 году, когда был захвачен новгородскими изгоями — «Борисовой чадью», сторонниками черниговского князя Михаила: «Они же въгонивше въ Пльсковъ, яша Вячеслава, и бивъше его, оковаша и». По этому случаю в Новгороде «бысть мятежь великъ». Послали за Ярославом в Переяславль, который, прибыв, взял в качестве заложников всех подвернувшихся псковичей и послал в Псков требование: «мужа моего пустите, а темъ путь покажите прочь, откуда пришли». Псковичи соглашались обменять Вячеслава на жен и «товар» «Борисовой чади». Ярослав отказался и установил торговую блокаду, которой псковичи не выдержали. Конфликт продлился всё лето. В итоге Вячеслава отпустили в обмен на жен, «Борисову чадь» выгнали в Эстонию, а из Пскова прислали к Ярославу: «ты наш князь»⁶⁰.

Обратим внимание, что на момент прибытия «Борисовой чади» в Пскове находился «муж» Ярослава Вячеслав, которого в первую очередь и пленили. В.Л. Янин предположил, что Вячеслав прибыл с неким «дипломатическим поручением»⁶¹. Однако, как могли допустить псковичи пленение, избиение, а затем и заточение посла?! Любой ущерб посланнику — одно из самых тяжких преступлений в Средние века. Такая версия выглядит слишком смелой.

Почему же Вячеслава нельзя считать наместником Ярослава в Пскове? Основной аргумент заключается в том, что псковичи в 1228 году выгнали сторонников Ярослава из города. Но за четыре года всё могло измениться. И выгнали они только тех, кто взятки брал. Конфликт 1232 года завершился тем, что псковичи прислали к Ярославу сказать: «Ты наш князь». Следовательно, в ходе конфликта он перестал являться таковым. Допустить, что псковичи не признавали новгородского князя в качестве своего сюзерена с 1228 года затруднительно? Как тогда там оказался Вячеслав? Проездом? Псковичи пошли на мировую после того как Ярослав перестал пускать к ним купцов и началась дороговизна. Но почему Ярослав раньше не использовал той же меры? И достаточно ли было этих мер, чтобы горожане отказались от суверенитета? Скорее всего, в начале конфликта 1232 года Псков сохранял традиционную зависимость от Новгорода и там сидел княжеский наместник Вячеслав, но беглые бояре пытались поднять восстание. Судя по летописи, они сумели убедить горожан, что обижены сторонниками Ярослава. «Борисова чадь» — приверженцы черниговской династии, правившей в Новгороде после событий 1228 года, то есть после ухода из города князя, возмущенного действиями как псковичей, так и новгородцев. Представители «Борисовой чади» могли пригрозить псковичам повторением ситуации 1228 года, когда ожидались репрессии со сторон Ярослава. Но теперь, в 1232 году за Ярослава вступились новгородцы, и конфликт разрешился: псковичи вновь признали новгородского князя.

Очевидно, что в Пскове имелась группа горожан, желавших дистанцироваться от политики Ярослава Всеволодовича, возможно, выглядевшей агрессивной и не учитывающей псковских интересов. Именно они обостряли новгородско-псковские противоречия в 1228 и 1232 годах. Но традиционные связи всё равно побеждали и почти не претерпели изменений: обороной и судом в Пскове заведовали новгородские ставленники.

Псковичи пытались поднять свой статус, который и так возрос в начале XIII века после начала немецкого завоевания Прибалтики. В X—XII веках небогатая община на окраине славянского мира, чьё благосостояние зиждилось прежде всего на сельском хозяйстве, периодически выступала базой для грабительских набегов на прибалтийских дикарей, являлась экономически и политически зависимой от богатого соседа, Новгорода. В начале XIII века Псков неожиданно оказывается в эпицентре крупного международного конфликта, войны за Эстонию, крестовых походов, рождения новых колоний и государств. Теперь это важный торговый центр — перекресток сухопутных торговых путей, важных транзитных магистралей, ведущих из молодого и быстро растущего порта Риги. Это не могло не отразиться на статусе города по отношению к Новгороду.

В 1232 году, смирившись с Ярославом, псковичи просят у него в князья старшего сына — пытаясь превратить Псков в ступень к новгородскому княжению. Ярослав не соглашается и дает им шурина, Юрия Мстиславича, сына Мстислава Мстиславича, прежнего новгородского князя⁶². Он ещё не готов положиться на псковичей после стольких лет конфронтации. Но те, судя по всему, вполне удовлетворены произошедшим и полностью признают его верховенство.

В 1233 году «Борисова чадь» вместе с Ярославом Владимировичем, сыном Владимира Мстиславича, которого, судя по всему, уже не было в живых, захватили Изборск. Псковичи сами их выгнали, а княжича пленили, передав затем в Переяславль. Ярослав Владимирович — фигура трагическая. После смерти отца он, судя по всему, так и не нашел себе места на Руси, но отъехал к родственникам сестры в Оденпе. Тем не менее, как впоследствии выяснилось, он декларировал права на псковский стол. Захватив Изборск, княжич рассчитывал на содействие сторонников в Пскове, о которых, вероятно, ему рассказали представители «Борисовой чади». Но всё сложилось неудачно, и он, попав в плен, был заточен в далеком Переяславле. Считается, что в конце 1235 года его выкупили немцы, хотя определенно об этом в летописи не говорится — лишь: «и на Немцихъ имаша искупъ князи»⁶³. Во всяком случае в 1240 году Ярослав опять захватил Изборск. На этот раз его союзники «медвежане, Юрьевци, вельядци» — воины из Оденпе (Медвежьей головы), Дерпта (Юрьева, Тарту) и орденские братья из Феллина (Вильянди). Псковичи опять выступили, но были разбиты. Интервенты осадили Псков. Осада оказалась неудачной, но мир заключен не был. Немцы отступили и начали вести переговоры: «бяху бо переветъ держаче с Немци Пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь съ инеми, и самъ поча владети Пльсковомь с Немци, воюя села новгородьская». Недовольные бежали в Новгород. Победила партия сторонников примирения на основе признания князя Ярослава Владимировича, который передал город Ордену и Дерптскому епископу⁶⁴.

Собственно никаких точных сведений о той форме правления, что утвердилась в Пскове мы не имеем. Ливонская рифмованная хроника (далее — ЛРХ) сообщает: «И мир был заключен с русскими на тех условиях, что Герпольт [Ярослав Владимирович? — Д.Х.], как звали их короля, согласился оставить замки и плодородную землю в руках немецких братьев, в распоряжении магистра»⁶⁵. Когда же захватчики покинули Псков, «там оставили двух братьев, которых управлять этой землей назначили, и небольшой отряд немцев»⁶⁶. В Повести о житии Александра Невского (далее — ЖАН) также отмечено, что в Пскове сидели немецкие наместники: «уже бо бяше град Псков взят и наместникы от немець посажени»⁶⁷. В некоторых списках ЖАН наместники названы «тиунами», чем подчеркнута их фискальная функция⁶⁸. Однако исследователи считают верным чтением именно «наместники» — орденские фогты, главы административно-судебных округов в землях Ордена⁶⁹. Обычно считается, что фогтов было два, как отмечено в ЛРХ⁷⁰.

Стал ли в 1240 году Псков независимым? Конечно, нет. Он стал противником Новгорода, но подпал под власть Ордена. Располагал ли он суверенитетом до 1240 года? Для нас очевидно, что город сохранял патриархальную зависимость от Новгорода, который выступал главным защитником, союзником и высшим судебным органом. Князья или наместники назначались в Псков из Новгорода, хотя и утверждались местной общиной. Внешнеполитические договоры заключались только в Новгороде. Любой иной договор являлся вызовом традиции (как это случилось в 1228 и в 1240 годах). У нас нет источников, указывающих на фискальную зависимость псковичей. Судя по всему, никаких регулярных платежей новгородцы с Пскова не получали.

Значение Пскова стало быстро меняться с начала XIII в. Из сельскохозяйственного пригорода он превращался в международный торговый центр, чей статус не могли не учитывать в Новгороде. Отсюда способность противостоять князьям, которые по той или иной причине признавались нежелательными (1228 год, 1232 год); отсюда и претензии на закрепление княжеского стола (за старшим наследником князя Ярослава в 1232 году).

В 1234 году псковичи участвовали в походе Ярослава на Дерпт, но затем несколько лет их преследовали военные неудачи. Двести псковских охотников в 1236 году присоединились к крестовому походу в Литву, который был разгромлен при Сауле (Шауляе) — в Псков вернулось только двадцать человек⁷¹. В 1239 году литовцы побили псковичей «на Камне» — в непосредственной близости от города⁷². И в 1240 году под Изборском псковичи вновь разбиты. Община была ослаблена. Выбор союза с немцами был вынужденным решением.

Характерно, что любой союз Пскова с немцами сразу становился антиновгородским — как 1228, так и в 1240 году. И в каждом случаев поражает пассивность собственно новгородцев. Казалось бы, затронуты интересы общины, но горожане не готовы воевать за Псков. Лишь воля Александра Ярославича и реальная агрессия псковичей заставляют новгородцев взяться за оружие. Александр Невский в 1242 году завоевывает Псков. Он берет его изгоном («изгони князь Пльсковъ»)⁷³. Город был покорен. Речь теперь не только о восстановлении прежней зависимости от Новгорода, но утверждение личной зависимости от Александра Ярославича.

В ЖАН содержится пассаж, в который зачастую видят свидетельство религиозного отступничества псковичей: «О невегласи псковичи! Аще сего забудете и до правнучатъ Александровых, и уподобитеся жидом»⁷⁴. Но в этой реплике имеется и политический контекст, указывающий на зависимость горожан от Александра Ярославича и его наследников.

Князь вторгается в судебную систему, расшатанную присутствием носителей немецкой судебной практики — фогтов⁷⁵. Судя по предположениям некоторых исследователей вскоре после 1242 года Александр Ярославич даровал Пскову Судную грамоту, дошедшую до нас после многократного редактирования в списках XVI века⁷⁶. Этот документ, прежде всего, определял порядок отправления в Пскове «княжьего суда». А.В. Валеров, будучи сторонником теории о «псковском суверенитете», называет это «усилением влияния Новгорода на внутреннюю жизнь Пскова» при «восстановлении новгородской ориентации во внешней политике»⁷⁷. Думается, всё же, что такими обтекаемыми выражениями не вполне корректно описывать статус завоеванного города.

Удивительно, что исследователи редко уделяют внимание примечательному документу, чей конспект сохранила летопись — мирный договор, заключенный новгородцами с немцами после Ледового побоища. А.В. Валеров его даже не упоминает, а другие считают, что речь идет о простом восстановлении status quo на начало 1240 г. В Синодальном списке Н1Л он выглядит так:

«Того же лета Немци прислаша с поклономь: "безъ князя что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу мечемь, того ся всего отступаемъ; а что есмы изъимали мужии вашихъ, а теми ся розменимъ: мы ваши пустимъ, а вы наши пустите"; и таль пльсковьскую пустиша и умиришася»⁷⁸. Нас должны привлечь в этом тексте два момента. Во-первых, «немцы» направляют посольство в Новгород и сообщают, что «отступаются» Пскова, который захватили («зашли мечем»). Для них очевидно, что заняв Псков они нарушили права Новгорода. Теперь предполагается вернуть всё на прежнее место.

Во-вторых, диссонирует оборот «безъ князя», который, согласно пунктуации, расставленной при издании Н1Л в 1950 году под редакцией А.Н. Насонова, оказался в составе посольской речи. В оригинале Синодального списка Н1Л, разумеется, современных знаков препинания не было, а первые издатели в указанном тексте расставляли их иначе. Например, в издании 1841 года сказано так: «Того же лета Немци прислаша с поклономъ, безъ князя: что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу, мечемъ, то ся всего отступаемъ»⁷⁹. Так же в издании Археографической комиссии 1888 года⁸⁰. Странная фраза вызывала смущение и у средневековых редакторов, которые либо её опускали⁸¹, либо развивали. В Софийской 1-й и некоторых других летописях текст выглядит так: «Того же лета прислаша с поклономъ немци безо князя в Новъгородъ, а ркучи: "Что есмя зашли мечемъ Пьсковъ, Водь, Лугу, Латыголу, и мы ся всего того отступаемъ"»⁸². Но однажды — в Толстовском списке Н1Л XVIII века — встречается и такое: «Того же лета прислаша Немци с поклономъ тако ркоша что есмя зашли без князя вашего Водъ, Лугу, Плесковъ, Лотыголу мечем, того ся всего отступаемъ»⁸³.

Таким образом, вариантов интерпретации два: либо речь о том, что послы прибыли в Новгород, когда там не было князя; либо немцы каяться, что захватили Водь, Лугу, Псков и Латгалию в то время, когда в Новгороде не было князя. Второй вариант выглядит нелепо. Однако, в науке утвердился именно он⁸⁴. Вероятно, из-за того, что предполагал заключение мирного договора с немцами лично князем Александром Невским, победителем в легендарном Ледовом побоище. Свою точку зрения вынужден был корректировать и такой специалист по эпохе как В.Т. Пашуто. В работе 1956 года он писал: «Мирный договор был подписан в 1242 году без князя Александра, видимо находившегося в это время во Владимиро-Суздальской Руси, где он замещал отца, которого в ту пору вызвали в Сарай, в ставку хана Золотой орды»⁸⁵. А в биографии Александра Невского, увидевшей свет первым изданием в 1974 году, уже радикально иначе: «Что касается ливонских рыцарей, то еще в 1242 году они, узнав о возвращении Александра в Новгород, "прислаша (послов) с поклоном"»⁸⁶.

На наш взгляд такое чтение является неверным, а пунктуация Насонова ошибочной. В летописи довольно часто используется оборот «без князя» при описании ситуации, когда правителя в городе не было (в статьях 6649, 6675, 6704 годах)⁸⁷. Не редко это были события, при которых, казалось бы, присутствие князя и не обязательно (например, в статье 6837 года: «Того же лета безъ князя и без новгородцевъ загореся Ондрешковъ дворъ въ Плотникехъ»⁸⁸). Летописец, который работал и над описанием событий 1242 года, уже отмечал отсутствие в Новгороде князя в 1233 года, когда немцы напали на Тесов: «князю Ярославу не сущю Новегороде, нъ въ Переяслаль отшьлъ бе»⁸⁹. В известии 1242 года использовано ровно то же клише. Сразу вслед за вышецитированным текстом следует известие об отъезде Ярослава Всеволодовича в Орду. Логика изложения выглядит следующим образом: «Того же лета немци прислаша с поклономь безъ князя <...>. Того же лета князь Ярославъ Всеволодичь позванъ цесаремь татарьскымь Батыемь, иде к нему въ Орду»⁹⁰. Контекст позволяет предположить, что в известии об отсутствии в Новгороде князя в момент заключения договора речь идет о Ярославе, а не об Александре. Но самое главное, выходит, что новгородцы с немцами сами мир докончали, без участия князя⁹¹. Соответственно, даже завоевывая Псков, Александр выступает представителем Новгорода, а не великого князя или Переяславля. Новгород же вершит судьбу Пскова, что запечатлено в соглашении с ливонцами.

Характерно, что в условиях договора отмечена «Лотыгола» (Латгалия). В латгальской области Адзеле (Очела) в XII веке собирали дань новгородцы⁹². Однако, в известиях Генриха Латвийского латгалы выступают данниками Пскова. В 1224 году латгальскую дань с Толовы (Талавы) немцы «возвращают» Новгороду⁹³. В 1225 году договор опять подтверждает Новгород⁹⁴. Но в 1284 году в Латгалии («оу Волысту») дань собирали псковичи⁹⁵. Затруднительно выяснить, когда и при каких обстоятельствах Новгород передал Пскову — и передал ли вообще? — свои права на латгальскую дань⁹⁶. Вероятно, в 1240 году Орден перехватил выплаты, но после Ледового побоища вернул всё Новгороду, в соответствие с договором 1224 года. Псков же, судя по всему, действовал по «поручению» «старшего брата». «В любом случае, — заключала рассмотрение вопроса Е.Л. Назарова, — Новгород демонстрирует верховную власть и над Толовой, и над Псковом»⁹⁷?

После 1242 года влияние князя Александра Ярославича на новгородскую политику существенно возросло и стало исключительным после того, как он был объявлен великим князем⁹⁸. В позднейшем договоре с Ярославом Ярославичем новгородцы обвиняли Александра Ярославича в «насилиях» над их правами и свободами⁹⁹. Располагая непререкаемым авторитетом для новгородцев, Александр был таковым и для псковичей.

15 сентября 1248 года папа Римский Иннокентий IV в своем послании Александру Ярославичу упоминает переговоры, которые велись по поводу строительства в Пскове «соборного храма для латинян» — город назван «град твой Псков» (Pleskowe civitate tua)¹⁰⁰.

Тем не менее, современники продолжали считать, что в Пскове сильны сепаратистские настроения. В 1252 году сюда бежит Андрей Ярославич, в следующем году Ярослав Ярославич, а ещё через четыре года Василий Александрович¹⁰¹. Но никого псковичи не приняли и в конфликт с Александром не вступили. Лишь после его смерти они решились на самостоятельный акт — утверждение собственного князя — литовского «выгонца» Довмонта.

Под 1265 годом в летописи указано однозначно: «посадиша Пльсковичи у себе князя Довмонта Литовьского»¹⁰². Лишь прослышав про такое, великий князь Ярослав немедленно собрал Низовские полки и отправился изгонять Довмонта. Но за псковичей вступаются новгородцы, и князь вынужден отослать войска. Примечательно, как горожане подкрепляют свою позицию, обращаясь к князю: «Или, князь, тебе с нами согласовав, тоже ехать [княжить] в Псков?» («оли, княже, тобе с нами уведавъшеся, тоже ехати въ Пльсковъ»)¹⁰³. Судя по всему, недовольство Ярослава было связано с тем, что новгородцы сами согласовали («уведавъшеся») псковичам Довмонта — без его участия, что при Александре Ярославиче было невозможно. Теперь князь вынужден был согласиться с восстановлением прежних прав.

В Раковорском походе 1268 года псковичи выступают союзниками новгородцев, а во время немецкого нападения на Псков, случившегося в том же году, именно прибытие новгородской рати решает исход дела. Казалось бы, в данной ситуации налицо вновь всего лишь военный союз двух суверенных общин. Однако уже следующее летописное известие ставит сторонников «теории независимости» в тупик. Во время конфликта с князем Ярославом новгородцы созывают на войну всю свою волость, в составе которой оказывается и Псков: «И совкупися в Новъгородъ вся волость Новгородьская, Пльсковичи, ладожане, Корела, Ижера, Вожане»¹⁰⁴. В.Л. Янин усмотрел в этом не указание на причисление Пскова наряду с Ладогой, Ижорой и Водью к новгородским владениям, а всего лишь речевой штамп, использованный летописцем «для обозначения военного единства»¹⁰⁵. Этому выводу аплодировал и А.В. Валеров¹⁰⁶.

Примечательно, что упомянутые исследователи сохраняют верность своей концепции даже при рассмотрении известия о назначении в Псков наместника. Отправляясь в 1270 году в Орду, Ярослав Ярославич оставил в Новгороде «Андрея Воротиславича, а пльсковичемъ дасть князя Аигуста»¹⁰⁷. О статусе Аигуста (Августа) по отношению к Довмонту летопись не содержит никаких намеков. Исследователи выказали немало усилий, пытаясь разъяснить соотношение их полномочий. Главное, считает Янин, а вслед за ним Валеров, что «об изгнании Довмонта в летописи не говорится ни слова».

Следовательно, Аигуст был представителем великого князя, а не Новгорода и, возможно, вел с псковичами «какие-то переговоры»¹⁰⁸.

Не вступая в долгую полемику, отметим, что Довмонт не упоминается уже в известии о выступлении новгородцев против князя Ярослава в 1269 году. Оставался ли он в городе, если в конце того же года туда был назначен Аигуст? Что мешает предположить, что в тот год Довмонт покинул Псков, а на его место был направлен новый князь? Ответ: только позднейшая летописная традиция.

Под 1299 годом новгородская летопись сообщает следующее: «преставися Довмонтъ, князь Пльсковьскыи, много пострадавъ за святую Софью и за святую Троицю»¹⁰⁹. Именно так: будучи «князем псковским», пострадал за Новгород (Св. Софию), а также за Псков (Св. Троицу). В период между этими датами — 1269 и 1299 годами — Довмонт в летописи никак не связан с Псковом. И даже такое апологетичное, воспевающее псковскую независимость сочинение, каковым является «Повесть о Довмонте», ничего не сообщает о пребывании этого князя в Пскове в указанное время. С другой стороны, иные источники представляют Довмонта в те годы всего лишь главой княжеских дружинников.

В 1282—1283 годах Довмонт выступает главой дружинников князя Дмитрия Александровича, засевших в Копорье. А.В. Валеров предполагает, что за именем Довмонта здесь скрывается Псков, на который в своем противостоянии с братом опирался князь Дмитрий «и в 1282/1283 гг., и в 1293 г.»¹¹⁰. Но в известиях летописи о событиях 1282/1283 годов Псков нигде не упомянут: Дмитрий ушел в Копорье¹¹¹. В 1293 году, узнав о приближении Дюденевой рати, татар, приведенных братом Андреем, Дмитрий действительно «бежал» в Псков, но в этой связи никак не упоминается Довмонт¹¹².

По сообщению поздней Псковской 3-й летописи, «прибежа великий князь Дмитреи Александровичь во Псковъ с Низу, и приаша и псковичи с честью»¹¹³. В Псковской 1-й этого известия нет, а в Псковской 2-й оно является припиской на полях¹¹⁴. Тем не менее, А.В. Валеров делает отсюда вывод о противостоянии общин Новгорода и Пскова в эти годы и разрыве «союза двух городов»¹¹⁵. Так и хочется спросить: а как же Довмонт?

В 1293 году сразу за бегством Дмитрия в Псков новгородцы послали татарам дары, пытаясь отвести нашествие, что им почти удалось. Сам Дмитрий в Пскове не задержался, но в том же году «бежа ис Пскова во Тферь»¹¹⁶. Князь спасал волость от нашествия и сам спасался. Никаких сведений о существовании в то время внутриволостного конфликта тут нет. Соответственно и в 1283 году за воеводой Довмонтом нет оснований видеть псковскую общину:

«Того же дни [1 января 1283 года — Д.Х.] изгони Домонтъ Ладогу ис Копорья, и поимаша всь княжь товаръ Дмитриевъ, и задроша и ладозкого, и везоша и в Копорью на Васильевъ день. А новгородци послаша по Андрея князя, а сами идоша къ Копорьи; мужи Дмитриеве выступиша из города, показаша имъ путь новгородци, а город разгребоша»¹¹⁷.

В этом тексте Довмонт вполне однозначно отнесен к числу «мужей Дмитрия» и никак не связан с Псковом¹¹⁸. Тот же результат мы получим, если привлечем такой источник как отчет ганзейских послов об их посольстве в Новгород от 26 марта 1292 года. Это письмо было составлено послами в Дерпте, сразу после возвращения из Новгорода. Оригинал со следами трех печатей сохранился в городском архиве Любека. Датировано оно 26 марта и по косвенным данным отнесено издателями к 1292 году¹¹⁹. Первый отечественный исследователь, обратившийся к нему, И.Э. Клейненберг признал эту датировку лишенной противоречий¹²⁰. Послы отчитывались о неудачных переговорах в Новгороде, утверждая, что сделали всё возможное при отстаивании ганзейских интересов. В частности они упомянули, что даже обращались к видным дружинникам князя, чтобы воздействовать на новгородцев. Среди этих дружинников на первом месте назван Довмонт: «При возвращении от тысяцкого, встретились четверо из главных приближенных князя, из которых один Довмонт, другой Сурел, третий Вецел, четвертый Константин» (Cum a duce reverteremur, quatuor ex principibus regis obvios habuimus, quorum unus Dovmundus, alter Surele, tercius Wezcele, quartus Constantin)¹²¹.

Довмонт (Dovmundus) здесь назван первым из княжеских приближенных (princeps regis), собственно старшим дружинником, дворянином. У издателя ганзейских документов К. Хёльбаума не вызывало сомнений, что речь идет о том Довмонте, что умер 20 мая 1299 года, то есть Довмонте Псковском¹²². Должны ли у нас возникать сомнения, что один из principibus regis Дмитрия Александровича — это Довмонт, вошедший в историю как Псковский?

Итак, нет никаких сомнений, что в XIII веке рост и последовательное упрочение псковской городской общины поставили на повестку дня вопрос об их дальнейших отношениях со «старшим братом» Новгородом и о становлении ее политической самостоятельности, но говорить о моментальном осуществлении этого все же нельзя. Сам Псков, а также и его князья, в первой половине XIII века продолжали пребывать в традиционной зависимости от Новгорода, которая временами — например, при Александре Ярославиче, — усиливалась, а порой, как при Ярославе Ярославиче, существенно ослабевала. Эту зависимость никак нельзя отождествлять с простым военным союзом, и тому есть ряд доказательств. Кандидатуры псковских князей согласовывались с Новгородом, который также осуществлял их утверждение, равно как и большинство внешнеполитических инициатив псковичей. Отмеченные летописями псковско-новгородские конфликты зачастую имели поэтому личный характер и касались почти исключительно отдельных новгородских князей, но не самого Новгорода — исключение составляют события 1240 года. Псковские князья, включая таких личностей как Владимир Псковский и Довмонт, никогда не пользовались полным объемом суверенных прав, хотя, конечно, осуществляли некоторые функции — преимущественно военные и, вероятно, судебные, присущие средневековым правителям. В своих действиях они всегда обязаны были оглядываться на Новгород, выступавший «старшим братом» и главой волости.

Примечания

1. См.: Соловьев С.М. Сочинения: В 18 кн. Кн. 2. М., 1988. С. 26: Никитский А.И. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 58—59, 89—90; Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. Ч. 1. М.—Л., 1948. С. 439. Подробную историографию вопроса см.: Венгров А.В. Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI—XIV веков. СПб., 2004. С. 5—12.

2. См.: Колотилова С.И. К вопросу о положении Пскова в составе Новгородской феодальной республики // История СССР. № 1. С. 145—152.

3. Янин В.Л. «Болотовский» договор о взаимоотношениях Новгорода и Пскова в XII—XIV веках // ОИ. 1992 № 6. С. 3—14, 208—210.

4. Н4Л. С. 278; Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки // ПСРЛ. Т. 16. М., 2000. (далее — ЛА). С. 80; Новгородская Карамзинская летопись // ПСРЛ. Т. 42. СПб., 2002. С. 128.

5. Н1Л. С. 343.

6. Валеров А.В. Ук. соч. С. 91—92, 118, 141—144 и др.

7. Там же. С. 145.

8. Там же. С. 158.

9. Там же. С. 160.

10. Н1Л С. 52, 249. В квадратных скобках пояснение Д.{.

11. Н1Л. С 51, 249.

12. Васильев В.Л. Архаическая топонимия Новгородской земли. В. Новгород., 2005. С. 97.

13. В эти годы известен ещё один князь с именем Владимир, а именно, Владимир Всеволодович (1193—1228), сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, который, однако, по роду своей деятельности никак не был связан с Новгородом, а к тому же в 1208 году в силу своей молодости вряд ли мог командовать погоней за литовцами. См.: Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М., 1977. С. 171—172; Донской Д.В. Рюриковичи. Исторический словарь. М., 2008. С. 166—167.

14. Н1Л. С. 52, 250; Н4Л. С. 184.

15. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. Введение, перевод и комментарии С.А. Аннинского. 2-е издание. М.—Л., 1938. Гл. XV, 13; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь. Конец XII в. — 1270 г. Тексты, перевод, комментарий. М., 2002. С. 120.

16. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XV, 13; гл. XVII, 6; гл. XVIII, 2. В первых двух случаях В.И. Матузова и Е.Л. Назарова предпочитают переводу С.А. Аннинского («дружина») вариант «челядь», но в последнем месте, где определенно речь идет о воинском подразделении, familia переводят как «дружина» (Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 120, 122, 123).

17. «Епископ, взяв с собой людей и короля Владимира, вместе с братьями-рыцарями и старейшинами ливов и леттов отправился...» (Episcopus vero assumptis secum viris suis et rege Woldemaro cum fratribus milicie et senioribus Lyvonum et Lettonum ascendit...); «Тогда все люди епископа с королем Владимиром и братьями и купцами...» (Unde viri omnes episcopi cum rege Woldemaro et fratribus milicie et mercatores...) (Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XVI, 2; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 89—90, 121).

18. Генрих Латвийский. Хроника. XVI, 7; XVII, 4: XVIII, 2.

19. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XVIII, 2. В.Т. Пашуто писал: «Князь Владимир Мстиславич ничем не отличался от своих немецких собратьев-фогтов» (Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 289; Пашуто В. Т: Русь. Прибалтика. Папство (Древнейшие государства Восточной Европы, 2008 год). М., 2011. С. 365).

20. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XX, 3, 7.

21. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XIV, 2.

22. См.: Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XIII, 1; гл. XV, 8, 13; гл. XVI, 2; гл. XVII, 3; гл. XVIII, 2; гл. XIX, 10; гл. XX, 3, 7; гл. XXI, 2; гл. XXII, 3; др.

23. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXI, 2; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 127.

24. Н1Л. С. 53, 251.

25. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XIV, 10; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 120.

26. Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 163.

27. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XV, 8.

28. Н1Л. С. 52—53, 251.

29. Там же.

30. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XX, 7; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 125.

31. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XX, 8; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 126.

32. Н1Л. С. 57, 258.

33. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXI, 1; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 126.

34. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 2—6; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 128—130. См. подробнее: Хрусталев Д.Г. Северные крестоносцы. СПб., 2012. С. 104—108.

35. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXV, 2.

36. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 6; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 130.

37. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 7.

38. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 9; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 131.

39. Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 179.

40. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXIII, 5.

41. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXIV, 1; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 131.

42. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXV, 3; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 132.

43. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXV, 5; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 133.

44. См.: Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXVII, 3—5; XXVIII, 2—6.

45. Генрих Латвийский, Хроника. Гл. XXVIII, 6; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 140.

46. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXVIII, 9 — XXIX, 1; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 140.

47. Н1Л. С. 64, 269.

48. Е.Л. Назарова считает, что в этом походе Владимир участвовал будучи псковским князем (Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 299). См. также: Taube M.F. von. Russische und litauische Fürsten an der Düna zur Zeit der deutschen Eroberung Livlands (XII. und XIII. Jahrhundert) // Jahrbücher für Kultur und Geschichte der Slaven. Bd. 11, H. III/IV. Breslau, 1935. S. 458. Мы не видим для этого оснований в источнике. Литовцы шли через «Торопецкую волость» к Торжку, а затем возвращались мимо Старой Руссы, оставляя Псков в сотнях километров в стороне. Если в событиях 1225 года участвовал именно Владимир Мстиславич, то обитал он, скорее всего, где-то поблизости от Новгорода или Торжка.

49. Taube M.F. von. Op. cit. S. 456—458; Бегунов Ю.К., Клейненберг И.Э., Шаскольский И.П. Письменные источники о Ледовом побоище // Ледовое побоище. 1242 г. Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. М.—Л. С. 222; Назарова Е.Л. Место Ливонии в отношениях между Новгородом и Псковом. 1-я четверть XIII в. // Историческая археология. Традиции и перспективы. К 80-летию Д.А. Авдусина. М., 1998 С. 352—359; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 177, 299. Ср.: Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 149.

50. Н1Л. С. 57, 258; Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 3.

51. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXII, 9; XXIII, 5; XXV, 3; XXVI, 8: XXVIII, 9.

52. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XV, 13.

53. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXVII, 3.

54. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XX, 7.

55. Н1Л. С. 24, 209 (ст. 6644 г.), 26, 212 (ст. 6650 г.), 51, 249 (ст. 6718 г.), 94, 335 (ст. 6822 г.).

56. Н1Л. С. 66, 271.

57. Янин В.Л. «Болтовский» договор. С. 10; Валеров А.В. Ук. соч. С. 156.

58. См.: Валеров А.В. Ук. соч. С. 152; Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 180—182.

59. Валеров А.В. Ук. соч. С. 153—154.

60. Н1Л. С. 72, 280—281.

61. Янин В.Л. «Болтовский» договор. С. 10. Эта версия вполне удовлетворяет А.В. Валерова (Валеров А.В. Ук. соч. С. 157).

62. См.: Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 197.

63. Н1Л. С. 74, 285.

64. Н1Л. С. 77, 294. См. подробнее: Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 283—289.

65. LRC. V. 2157—2161; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 231—232. Об отождествлении Герпольта с Ярославом Владимировичем см.: Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 286—289.

66. LRC. V. 2171—2177; Матузова В.К., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 232.

67. Житие Александра Невского // БЛДР. Т. 5. СПб., 2000 (далее — ЖАН 2000). С. 364.

68. С1Л. С. 312; Жития Александра Невского. Первая редакция. 1280-е годы / Подгот. и коммент. Ю.К. Бегунов // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. СПб., 1995 (далее — ЖАН 1995). С. 198. Ср.: Н4Л. С. 179 («тиуны посажены у них судити»).

69. Бегунов Ю.К., Клейненберг И.Э., Шаскольский И.П. Ук. соч. С. 210; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 238—239, 327; Валеров А.В. Ук. соч. С. 168—169. Ниже в ЛРХ говорится, что новгородский князь Александр выгнал из Пскова «обоих братьев», «покончив с их фогством» (LRC. V. 2189—2190; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 232).

70. Принято считать, что два фогта, оставленные немцами в Пскове в 1240 году, представляли соответственно власть Ордена и Дерптского епископа (Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 238; Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 290), однако в ЛРХ сказано, что оба фогта были орденскими братьями.

71. Н1Л. С. 74, 285.

72. П1Л. С. 13; ПЗЛ. С. 81. Во Псковской 2-й летописи это событие датировано 6746 годом и дело представлено как победа Пскова (П2Л. С. 21). «Камень» — это, вероятно, городище Камно, расположенное в 8 км к западу от Пскова у истока р. Каменки, впадающей в р. Великую невдалеке от ее устья.

73. Н1Л. С. 78, 295.

74. ЖАН 2000. С. 364. См. подробнее; Валеров А.В. Ук. соч. С. 173; Хрусталев Д.Г. Ук. соч. С. 291.

75. Черепнин Л.В. Ук. соч. С. 440.

76. Пашуто В.Т. Александр Невский и борьба русского народа за независимость. М., 1951. С. 108, Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1974. С. 79—81; Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота. Текст. Комментарий. Исследование. Псков, 1997. С. 128—130.

77. Валеров А.В. Ук. соч. С. 174—175.

78. Н1Л. С. 78—79.

79. Новгородские летописи // ПСРЛ. Т. 3. IV. СПб., 1841. С. 54.

80. Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 261—262.

81. См.: Н4Л. С. 228; ГВЛ. С. 82; Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского // ПСРЛ. Т. 43. М., 2004. С. 95; НЛ. С. 128; ЛА. С. 52; Софийский Временник или Русская летопись с 862 по 1534 год. Изд. П. Строев. Часть первая. С 862 по 1425 год. М., 1820. С. 258; БПЛ. С. 81; Холмогорская летопись // ПСРЛ. Т. 33. Л., 1977. С. 69; Пискаревский летописец // ПСРЛ. Т. 34. М., 1978. С. 92.

82. С1Л. С. 315—316. Так же: МЛС. С. 136; Воскр. С. 151.

83. Н1Л. С. 297.

84. Кучкин В.А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси // Александр Невский и история России. Материалы научно-практической конференции 26—28 сентября 1995 года. Новгород, 1996. С. 17; Андреев В.Ф. Александр Невский и Новгород // Средневековая и новая Россия. Сб. научн. статей. К 60-летию проф. И.Я. Фроянова. СПб., 1996. С. 250; Кучкин В.А. Борьба Александра Невского против Тевтонского Ордена // Восточная Европа в исторической ретроспективе. М., 1999. С. 137; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 322—323.

85. Пашуто В.Т. Героическая борьба русского народа за независимость (XIII век). М., 1956. С. 191.

86. Пашуто В.Т. Александр Невский. С. 82.

87. Н1Л. С. 26, 32, 43, 212, 220, 236. Ср. Запись под 6808 годом: Н1Л. С. 91, 331.

88. Н1Л. С. 99, 342.

89. Н1Л. С. 72, 282.

90. Н1Л. С. 79. В Комиссионном списке существенно иначе и корректнее: «Того же лета князь Ярославъ Всеволодиць позванъ цесаремь Татарьскымь, и иже в Татары къ Батыеви, воеводе татарьску» (Н1Л. С. 297). Батый действительно не был «цесарем».

91. Под 6928 годом (1420) в летописи сообщается, что новгородцы «взяша вечный миръ» с Орденом «по старине, како былъ великом князе Александре Ярославличе» (Н1Л. С. 413). Признать это известие указанием на то, что мир заключил лично Александр, затруднительно: через два столетия логично было ориентировать события по периодам деятельности именитых правителей.

92. Н1Л. С. 20, 36, 203, 225.

93. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXVIII, 9; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 140.

94. Генрих Латвийский. Хроника. Гл. XXIX, 4: Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 140.

95. П1Л. С. 13—14; П2Л. С. 22; ПЗЛ. С. 88.

96. См.: Selart A. Livland und die Rus' im 13. Jahrhundert. Köln—Weimar—Wien, 2007. S. 165.

97. Назарова Е.Л. Латгальская дань в системе отношений между Новгородом и Псковом // Восточная Европа в древности и средневековье. Политическая структура Древнерусского государства. VIII Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто М., 1996. С. 66.

98. См.: Янин В.Л. Новгородские посадники. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2003. С. 203—206.

99. «А что, княже, братъ твои Александръ деялъ насилие на Новегороде, а того ся, княже, отступи» (ГВНП. № 2. С. 11). Ср: ГВНП. № 3. С. 12.

100. Матузова В.И., Назарова Е.Л. Ук. соч. С. 268—269.

101. Н1Л. С. 80, 82, 307, 309; Воскр., 159—160; С1Л. С. 327, 331, 334.

102. Н1Л. С. 85, 314. Ещё более однозначно указано в Повести о Довмонте (XIV в.): «посадиша его псковицы на княжение въ граде Пскове» (Охотникова В.И. Псковская агиография XIV—XVII вв.: Исследования и тексты. Т. 1. Жития князей Всеволода-Гавриила и Тимофея-Довмонта. СПб., 2007. С. 415).

103. Н1Л. С. 85,315.

104. Н1Л. С. 89, 321.

105. Янин В.Я. «Болотовский» договор. С. 12. Ср.: Колотилова С.И. Ук. соч. С. 150.

106. Валеров А.В. Ук. соч. С. 209.

107. Н1Л. С. 89. 321.

108. Валеров А.В. Ук. соч. С. 210—211.

109. Н1Л. С. 90, 330.

110. Валеров А.В. Ук. соч. С. 212.

111. Н1Л. С. 324.

112. Н1Л. С. 327.

113. П3Л. С. 88.

114. П2Л. С. 22.

115. Валеров А.В. Ук. соч. С. 215.

116. Н1Л. С. 328.

117. Н1Л. С. 324.

118. В.Л. Янин понимал этот текст в том смысле, что Довмонт «вместе с новгородцами» «выступает на стороне князя Андрея Александровича против князя Дмитрия Александровича» (Янин В.Л. «Болотовский» договор. С. 7).

119. Sartorius G.F. Urkundliche Geschichte des Ursprunges der deutschen Hanse / Hrgb. von J.M. Lappenberg. Bd. 2. Hamburg, 1830, № 73b. S. 163—167 (1291); LUB 1. Bd. 1, № 546, 682—685; Reg. № 625, S. 159—161 (1292); LübUB. Bd. 3, № 44. S. 41—44 (1300); HUB. Bd. 1, № 1093. S. 377—379 (1292). Первый полный перевод этого послания на русский был осуществлен Г.М. Дашевским, отредактирован А.А. Зализняком и опубликован в качестве приложения к статье Л.А. Бассалыго о новгородских тысяцких (Бассалыго Л.А. Новгородские тысяцкие. Часть 1 // НИС. Вып. 11 (21). СПб., 2008. С. 65—67). За основу был взят латинский текст, воспроизведенный в хрестоматии С.В. Бахрушина (Памятники истории Великого Новгорода. М., 1909. С. 71—73), куда он попал из сборника документов по ливонской истории, изданного в 1853 г. Ф. Г. фон Бунге (LUB 1. Bd. 1, № 546). Однако, как отмечал еще И.Э. Клейненберг (Клейненберг И.Э. Договор Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1262—1263 гг. (по данным отчета послов немецкого купечества 1292 г.) // ВИД. Т. 7. Л., 1976. С. 119, прим. 6), Бунге пользовался сборником 1830 года. Г.Ф. Сарториуса (Sartorius G.F. Op. cit. № 73b. S. 163—167), где текст письма воспроизводился по дефектной копии. В итоге все ошибки этой копии (особенно в личных именах) перекочевали в перевод, представленный у Л.А. Бассалыго. Впервые подлинник письма был издан в 1871 году в сборнике документов по истории Любека (LübUB, 3, № 44), а в 1876 г. вошел в свод источников по ганзейской истории, подготовленный К. Хёльбаумом (HUB. Bd. 1, № 1093). Издание Хёльбаума сейчас считается наиболее качественным и соответствующим современным правилам издания средневековых документов. Им мы в дальнейшем пользуемся для перевода.

120. Предположительную дату 1292 год впервые обосновал в издании документа Ф. Бунге в 1853 году: LUB 1. Bd. 1. Reg. № 625. S. 159—161. К. Хёльбаум с ним согласился (HUB. Bd. 1, № 1093. S. 377), как и И.Э. Клейненберг (Клейненберг И.Э. Указ. соч. С. 120).

121. HUB. Bd. 1, № 1093. S. 378. Пер. Д.Г. Хрусталева.

122. HUB. Bd. 1, № 1093. S. 378.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница