Александр Невский
 

Нашествие. Лето 1240 г.

В лето 6748. Придоша Свеи в силе велице, и Мурмане, и Сумь, и Емь в кораблих множьство много зело; Свеи с княземь и с пискупы своими; и сташа в Неве устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородьскую.

I Новгородская летопись

Начиная с 1240 года, усиливается натиск католиков на северо-западные границы Руси — и первыми, кто начал вторжение, были подданные шведского короля Эрика Картавого. Ситуация для агрессии с Запада складывалась идеальная — Северо-Восточная Русь была разгромлена монголами, и ее военный потенциал был невелик, к тому же князьям теперь приходилось держать в уме третью силу — монголов и считаться с ними. Уже были разгромлены Чернигов и Переславль-Южный, орда вот-вот была готова двинуться на Киев, и потому была реальная угроза того, что наступление с Запада совпадет с наступлением с Востока. В принципе так и произошло, и единственной преградой на пути западных агрессоров стали Великий Новгород и Псков. Но был еще один враг, который усиливался с каждым днем и со временем грозил стать опаснее всех остальных, — Литва, которая усилила натиск на Полоцкое княжество и практически прибрала этот древний русский город к рукам. На Западе прекрасно видели, в каком критическом положении находятся русские княжества, о чем прямо свидетельствуют записки Плано Карпини — посланца Папы Римского к монгольскому императору. «Тем не менее все же мы ехали постоянно в смертельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии и особенно в тех местах, через которые мы должны были проезжать; и так как большая часть людей Руссии была перебита татарами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление». Вторая часть цитаты очень примечательна и наглядно показывает, что западные правители прекрасно знают о том, в каком плачевном состоянии находилась Русь. Но, как мы помним, происки католиков против Русской земли начались достаточно давно, а монгольское нашествие их только активизировало. Еще в 1238 году, 7 июня, на острове Зеландия, который принадлежал Дании, в Стенсби был заключен договор между магистром Тевтонского ордена Германом фон Балком и королем Дании Вальдемаром II, который подразумевал территориальное разделение земель эстов. Третья часть земель эстов отходила ордену, а остальные доставались датчанам, которые тоже станут активными участниками грядущих событий. В этом чувствовалась рука Папы Римского Григория IX, который еще в 1232 году писал своему легату в Прибалтике Балдуину Альнскому: «Тебе как брату вверенной нам властью вменяем, чтобы все христиане, в пределах границ твоего посольства живущие, не помышляли заключать мир или перемирие ни с язычниками этих земель, ни с рутенами». Понятно, что под рутенами подразумевались русские, в отношении которых у Римской курии были далекоидущие планы. Трудно сказать, обсуждались ли на этом совещании планы объединения усилий для похода на Русь тевтонских, датских и шведских рыцарей, скорее всего нет, хоть и гремел Григорий IX на весь западный мир, призывая благочестивых воинов на войну с русскими схизматиками, которых он называл не иначе как неверными или врагами. Но в итоге он своей цели достиг, а первыми, кто откликнулся на призыв понтифика, были шведы, которые решили совместить свои материальные интересы с духовными интересами Папы Римского. И действительно, в случае, если бы скандинавам удалось закрепиться в новгородских землях путем захвата крепости Ладоги или сооружением нескольких замков, это стало бы прекрасным плацдармом для дальнейшего наступления на земли Господина Великого. Мало того, в этом случае Новгород начисто отсекался от выхода к морю со всеми вытекающими отсюда последствиями для его торговли и дальнейшего развития.

История показывала, что если агрессоры с Запада куда-либо приходили, то выбить их оттуда было практически невозможно, и именно в этом была существенная разница между ними и монголами. Шведы или немцы не делали стремительных конных рейдов, как орда, они не старались быстро промчаться по стране и превратить ее в руины, нет, они действовали иначе. Наступление с Запада велось неспешно и планомерно, рыцари буквально вгрызались в чужие земли, застраивая их каменными замками и крепостями, опираясь на которые развивали наступление дальше. Монголы пришли и ушли, а эти уходить никуда не собирались, они продолжали давить всей своей мощью, неотвратимо прорубая себе кровавый путь на Восток. Как покажет время, хану Батыю не было абсолютно никакого дела до того, во что верят и по каким обычаям живут покоренные им народы, — лишь бы дань платили исправно да подарки возили щедрые. А от тех, которые шли с Запада, данью не откупишься, они не только у побежденных все карманы вывернут, они еще и в душу залезут, каленым железом выжгут память о предках и обогатят своими ценностями. Наиболее ярким примером того, что делали западные варвары с коренным славянским населением, служит судьба вендов, которых в наши дни называют сербами — лужичами. Древним славянским городам давались немецкие названия, и примеров тому можно привести массу — Лейпциг (Липск), Дрезден (Дрежджаны), Бранденбург (Бранибор), Плауэн (Плавно), Пирна (Перна), Гера (Гора), Цоссен (Сосны). Германцы целенаправленно уничтожали историческую память народа, а неистовый проповедник борьбы с папством Мартин Лютер называл лужицких сербов «худшим народом из всех» и авторитетно заявлял, что «...через сто лет о лужицком языке не будет и помину». Не менее радикально высказался и другой известный немец, тоже такой же баламут и смутьян, как Лютер, — Фриц Энгельс. Великий Бородач заявил по поводу бывших славянских земель в Германии, что «эти славянские области полностью германизированы, дело это уже сделано и не может быть исправлено, разве только панслависты разыщут исчезнувшие сорбский, вендский и ободритский языки и навяжут их жителям Лейпцига, Берлина и Штеттина». Утверждение о том, что Германия — это огромное славянское кладбище, не является каким-либо вымыслом, это так и есть в действительности. В течение столетий германцы старательно уничтожали все, что было связано с лужицкими сербами, вытравливали их историческую память и вообще пытались стереть этот народ с лица земли. Сербам было запрещено праздновать их старинные праздники, и в итоге дошло до того, что под запретом оказался сам лужицкий язык — хочешь поговорить, болтай на немецком, а не на родном! Судьба полабских славян — лужичан, лютичей и бодричей, а также родственных им поморян является наглядным примером того, что ожидало бы Русь в случае успеха «Натиска на Восток». Еще одним показателем того, что несло наступление с Запада коренным народам, является судьба пруссов — народа, жившего по берегам Балтийского моря. Попытки христианизации этого народа Римской курией начались еще с 1000 г., когда туда прибыл пражский епископ Адальберт, — пруссы не захотели обогащаться чужими ценностями и расправились с «просветителем», но это было еще только начало. Однако пример оказался заразителен, и новые проповедники отправились в земли не желающего склоняться перед Римом народа, а когда их тщетные потуги потерпели крах, за дело взялись рыцари Тевтонского ордена. Еще в 1218 году Папа Римский издал буллу, в который Крестовые походы в Пруссию приравнял к походам крестоносцев в Святую землю, и после этого судьба пруссов была решена. С 1230 по 1283 год длилась борьба пруссов против захватчиков, покоренный силой оружия народ вновь и вновь поднимался на борьбу, и тогда пламя восстаний охватывало весь регион. Одновременно шло заселение земель некогда свободного народа колонистами из Германии, которые селились около рыцарских замков или в основанных городах. Вот отсюда и начался процесс германизации коренного населения, под который сначала попала племенная знать, а затем дело дошло и до простых людей. А итог этой германизации известен всем — нет сейчас под солнцем такого народа, как пруссы. И именно этим был враг с Запада страшнее врага с Востока, и слава богу, что среди тех, от кого зависели судьбы Русских земель, нашлись те, кто эту опасность сумел разглядеть.

* * *

А. Шишов указывал на то, что поход шведов 1240 года носил общегосударственный характер, для чего и был объявлен ледунг. Ледунг — это сбор по всей стране иррегулярных частей армии и флота либо для защиты королевства, либо для заморского похода, и силы, которые можно было в этом случае собрать, были довольно значительны. А. Шишов отмечал, что иногда количество боевых кораблей доходило до 300, на которых находилось от 25 000—35 000 бойцов. Но, на мой взгляд, в этот раз ледунг никто не объявлял, и само предприятие выглядело больше частной инициативой, нежели общегосударственным мероприятием. Дело в том, что король Эрик очень хорошо знал о том, что раньше походы на Русь шведскому оружию удачи не приносили, а потому остерегался полномасштабной войны. Будучи человеком не воинственным, он исходил из того, что напрягать все силы государства для завоевания северо-западных русских земель не стоит, даже при условии того, что они не получат помощи от других русских княжеств, разоренных монголами. А вот если инициатива похода будет исходить от человека, который пользуется влиянием в стране, да если он сам организует и возглавит эту экспедицию, то тут его величество возражать не будет. Наоборот, король даже поучаствует в этом богоугодном деле, выделив некоторые средства из казны, а вот если поход будет успешным, то вот тут-то и можно будет привести в движение все ресурсы государства, объявить ледунг и начать полномасштабное завоевание земель своего соседа. Оставалось найти подходящую кандидатуру на роль предводителя похода, и такой человек был найден практически сразу — муж дочери короля, крупнейший землевладелец в стране, опытный воин и отчаянно храбрый боец Биргер Магнуссон. Королевскому зятю было 24 года, он жаждал воинской славы на поприще крестоносца, а также богатой добычи и новых земель, а потому сразу же ухватился за идею совершить поход в земли русских схизматиков.

О том, что именно Биргер был во главе шведского экспедиционного корпуса, указывает «Рукописание Магнуша» — публицистический документ, созданный скорее всего в Новгороде в конце XIV века, в котором содержится предостережение шведам и норвежцам от нападения на Русь. В нем перечисляются столкновения русских с северными соседями, а потому есть и абзац, посвященный Невской битве. «Первие сего подьялся местерь Бельгерь и шел в Неву, и срете его князь великий Александр Ярославич на Ижеререце, и самого прогна, а рать его поби». Некоторые исследователи отвергают это сообщение как не достоверное, но, на мой взгляд, автор упомянул Биргера неспроста, мог бы просто не указывать имени шведского предводителя, все равно спросу с него никакого, однако, тем не менее, все же указал. Поэтому в дальнейшем я и буду исходить из того, что шведским командующим был именно Биргер, а не кто-то другой. А. Карпов так же отмечал, что «фигура Биргера (пусть еще не ярла) во главе похода не кажется невероятной».

О том, что сам поход был делом скорее не общегосударственным, косвенно указывает состав экспедиционного корпуса, о чем говорит Новгородская I летопись: «Придоша Свеи в силе велице, и Мурмане, и Сумь, и Емь в корабли множьство много зело». Биргер мог взять с собой личную дружину, вооружить людей в своих землях, но этих сил было явно недостаточно, для тех целей, которые он перед собой ставил. А потому и появились в рядах его войска норвежские наемники, а также воины племен Сумь (финны) и Емь (тавасты). В Норвегии в это время бушевала гражданская война, по стране бродили банды наемников, а потому навербовать несколько отрядов этих профессиональных воинов не составляло труда Чтобы увеличить ряды своих воинов, Биргер мог набрать воинские контингенты среди подчиненных финских племен и тем самым довести свою армию до необходимой, на его взгляд, численности. Теперь же о целях этого военного предприятия — а о них недвусмысленно говорит Новгородская I летопись — «хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородьскую». Все ясно и понятно — каменная крепость Ладоги является ключом к Новгороду, и кто ею владеет, тот держит за горло Господин Великий. Ну а в случае успешного захвата этой крепости можно было бы или продолжить наступление и атаковать сам Новгород, либо укрепиться и ждать помощи от короля, который, будучи извещен о такой крупной победе, поднял бы на борьбу с русскими еретиками всю страну. Вот тогда и понастроили бы шведы замков и крепостей на русских землях, и тогда их пришлось бы выбивать оттуда очень большой кровью. Ну а что касается численности шведского войска, скорее всего оно было около 5000 человек с учетом всех наемных и финских контингентов — вполне достаточно, чтобы овладеть Ладогой. Однако это был все военный аспект проблемы, но помимо него существовал и еще один — религиозный. Вместе с армадой Биргера отправилось два епископа из тех шести, что находились в Швеции, а это уже свидетельствует об очень серьезных намерениях. Судя по всему, крестить собирались не столько новгородцев, сколько ижорские племена, которые жили вдоль течения Невы, а что же касается русских, то ими решено было заняться после того, как Новгород упадет к ногам Биргера. Вполне возможно, что будущий ярл планировал осуществить поход в два этапа — сначала занять Ладогу, закрепиться там намертво, попутно обращая в истинную веру местные племена, и лишь накопив достаточно сил и получив поддержку от короля, выступить на Новгород. В любом случае планы строили грандиозные, и дело стояло лишь за малым — их необходимо было воплотить в реальность. Крестовый поход Запада против Руси начался!

* * *

В грозное лето 1240 года в Новгороде княжил старший сын великого князя Ярослава Всеволодовича Александр. Правил он там с 1236 г., там же находился и во время монгольского нашествия на Северо-Восточную Русь, ну а поскольку было ему в то время всего 15 лет, то и никакого влияния на ход событий он оказать не мог. После того как его отец князь Ярослав весной 1238 года прибыл из Киева в Новгород, а затем отправился во Владимир-Суздальский, Александр продолжал оставаться князем на своем прежнем месте. Но сын великого князя не просто проводил время на охотах да протирал штаны на пирах, он серьезно занялся укреплением рубежей новгородской земли: «Того же лета князь Александр с новгородцы сруби городци по Шелоне». Но самым главным делом князя стала организация дальней разведки, и именно этот факт в дальнейшем приобретет решающее значение. «Житие Александра Невского» сохранило для нас имя человека, на плечи которого легла эта нелегкая обязанность: «И был один муж, старейшина земли Ижорской, именем Пелугий, ему поручена была ночная стража на море». Этот старейшина, судя по всему, был крещен недавно, но новую веру принял искренне, недаром именно с ним автор «Жития» связывает явление князей Бориса и Глеба, обещающих небесную помощь Александру Ярославичу. Именно люди Пелугия и увидели 7 июля 1240 г. шведские корабли, когда те входили в устье Невы, — старейшина, быстро сориентировавшись в ситуации, отправил гонца в Новгород, а сам продолжил отслеживать передвижения врага.

Между тем Биргер распорядился продолжать движение вверх по реке, и шведская армада втягивалась в устье Невы, медленно выгребая против течения. Шведского командующего не пугали ни безлюдные берега, заросшие лесом, ни отсутствие каких-либо признаков русских воинов, поскольку королевский зять был твердо уверен в том, что быстро собрать войско, способное противостоять его армии, новгородский князь не сможет просто физически. В итоге эта уверенность переросла в самоуверенность, что и имело для скандинавов самые негативные последствия. Но был один момент, который не мог не волновать шведского полководца, — его люди были измучены многодневным морским походом, а вверх по течению Невы находились пороги, и переход через них требовал значительных усилий. И потому молодой военачальник распорядился искать место, где могли бы причалить корабли, а войско расположиться лагерем и несколько дней отдохнуть от трудов прошедших и приготовиться к трудам предстоящим. Такое место было найдено там, где река Ижора впадает в Неву, многочисленные шнеки начали причаливать к левому невскому берегу, и вскоре сотни рыцарей, оруженосцев, наемников и простых бойцов ступили на вражескую землю. Закипела работа по устройству лагеря, в центре которого был поставлен огромный златоверхий шатер Биргера, куда командующий и отправился отдохнуть от длительного морского перехода. Караулы были выставлены, а вот дальняя разведка не велась по причине того, что зять короля свято уверовал в неспособность князя Александра быстро собрать полки. Очевидно, неповоротливость новгородцев была известна далеко за пределами Руси, а Биргер наверняка знал, как вяло они сражались раньше за Восточную Прибалтику, и на основании этого сделал далекоидущие выводы. О том же, что их присутствие смогут обнаружить, Магнуссон не беспокоился — отдых шведам в преддверии продолжения похода по реке и предстоящих боев был просто необходим. А потому было решено задержаться здесь на пару дней, и Биргер был уверен, что если их до сих пор не заметили, то вскоре обнаружат обязательно и донесут куда следует. В итоге, как только были установлены шатры, скандинавы как убитые повалились на землю, и громадный лагерь затих — были слышны лишь голоса дозорных, которые перекликались в темноте.

* * *

Иногда у историков вызывает сомнение тот факт, что Биргер послал гонца к Александру с приглашением на бой: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою». При этом указывают на то, что раз главной целью шведов была Ладога, то они должны были постараться держать свой приход в тайне. Но тут упускаются из виду два момента — во-первых, шведский военачальник справедливо полагал, что движение его флота по реке не могли не заметить и, соответственно, уже доложили об этом новгородскому князю. А во-вторых, он был рыцарем, а традиции рыцарства всегда подразумевали передать противнику формальный вызов на бой, вот в соответствии с этими обычаями шведский военачальник и поступил. Ну а как на все случившееся отреагировал новгородский князь?

Александр Ярославич действовал молниеносно — молодой князь прекрасно понимал, что если дать шведам закрепиться на новгородских землях и война затянется, то ее исход будет непредсказуем. Помощи ждать из Суздальской земли смысла нет — Ярослав Всеволодович еще только начал восстанавливать военную мощь княжества. Да и времени на это уйдет много — пока гонец доскачет, пока полки отец соберет, пока они прибудут... А шведы — противник очень опасный, любой промах в противостоянии с ними может оказаться смертельным, и потому действовать надо наверняка, без права на ошибку. Можно было объявить о сборе новгородского ополчения, но опять-таки на это уходило драгоценное время, которое в данный момент работало на шведов. К тому же князь не понаслышке знал про то, как тяжелы новгородцы на подъем — видел, как собирали войско на помощь князю Георгию. Да и отец, наверное, не раз рассказывал о том, как долго они шли на помощь осажденному Юрьеву и что в итоге из всего этого вышло.

И Александр Ярославич принял рискованное на первый взгляд решение — атаковать врага теми силами, которые были в наличии. А это княжеская дружина, примерно пара сотен гридней и те новгородцы, которые к этому моменту успели собраться. Понятно, что князь начал готовиться к отражению шведского вторжения, как только получил известие от Пелугия, но если его дружина собралась быстро, то этого не скажешь о новгородцах — сборы войск в Господине Великом всегда были процессом долгим и нудным. А потому решил князь Александр не дожидаться, когда соберется вся новгородская рать, а сказав: «Не в силе Бог, но в правде», выступил в поход. «Сказав это, пошел на врагов с малою дружиною, не дожидаясь своего большого войска» (Житие Александра Невского). Новгородская I летопись отмечает, что князь пошел на врага «не умедли ни мало», решив брать скандинавов тепленькими, пока они еще не пришли в себя от длительного морского путешествия. Разведка у русских работала отлично, князь знал все о каждом шаге врага и, исходя из этого, строил свои планы. Пешая рать погрузилась на ладьи и поплыла к Ладоге, а сам Александр с конной дружиной отправился по суше, торопясь как можно скорее прибыть в крепость и соединиться с местным ополчением. Шведы мирно дремали в своих шатрах, отдыхая после трудного похода, а новгородцы разными путями стремительно двигались к Ладоге, и шансы зятя короля на успешный захват этой твердыни таяли с каждой минутой.

В крепости соединились и княжеская дружина, и судовая рать, и готовое к бою ополчение ладожан, после чего Александр повел свое малое войско прямо на шведский лагерь. Численность русских вряд ли превышала 1000 человек, и весь расчет Ярославича строился на внезапности атаки, которую враг будет не в состоянии отразить. Лазутчики докладывали, что противник по-прежнему остается на месте, ни о чем не подозревает, да и охранную службу несет из рук вон плохо. Все это учел Александр Ярославич, и когда новгородское войско скрытно подошло к шведскому лагерю, князь уже знал, как будет атаковать врага и где нанесет ему решающий удар.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика