Александр Невский
 

Глава 10. Гибель «престольной державы»

В XVI в. Большая Орда вступила на последнем издыхании. В ходе смут и войн истощились ее табуны, уменьшились стада, расстроилась аграрная система. В кочевьях начался голод. Обо всем этом было известно в Бахчисарае: агентура Менгли-Гирея обосновалась в ставке беклербека Таваккула1. Остатки домена Джучиева улуса на тазах превращались в легкую добычу для крымцев.

Ханский ордобазар хаотично перемещался по степи. Теперь его маршруты ограничивались полосой степей между Волгой и Днепром, за Волгой же «заволжские цари» уже не показывались. Источники застают ханов-соправителей то под Астраханью, то в Северо-Восточном Прикаспии, то на донских берегах и притоках (Медведица), то на днепровских (Десна, Орель, Самара, Сула)... В 1500—1501 гг. главным устремлением Шейх-Ахмеда (не разделявшимся его братьями) было перебраться на правый берег Днепра, пускай даже в литовские или османские владения, лишь бы иметь гарантии пропитания и безопасности.

Наглядным показателем надвигающегося краха стало массовое переселение кочевников в соседние страны. Разоренные татары оставляли своих неудачливых ханов и устремлялись под защиту более надежных покровителей. Даже царевичи-Джучиды подыскивали себе пристанище за границей. В то время в Московском государстве уже проживало немало высокородных татар. Вот и из Большой Орды туда переехали племянники Ахмеда Шейх-Аулиар б. Бахтияр и Юсуф б. Якуб2.

Однако наиболее популярным направлением миграции был Крым. Источники начала XVI в. отмечают: «Да пришол... из Орды к Менли-Гирею ко царю служити Ебага улан с братом... а с ними... пришло душ с три тысячи, а голодны и наги добре»; «к Менли-Гирею царю... пришли из Орды пеши человек с пятдесят, иные и с женами пришли»3 и т.п. Не выдержав голодного прозябания и холодов жестокой зимы 1500/1501 г., вконец разочаровавшись в способности мужа исправить ситуацию, старшая жена Шейх-Ахмеда с большой частью под данных («войска», как пишут хронисты) тоже эмигрировала в Крымский юрт4.

В мае 1502 г. Менгли-Гирей во главе крымской конницы сам выступил в поход на Большую Орду. Навстречу армии то и дело попадались «люди многие... идут к нему (Менгли-Гирею. — В.Т.) в Перекопь», «улус из Болшие Орды, а идет тот улус в Перекопь»5. Наступающим было известно, что Шейх-Ахмед рассорился со своим беклербеком Таваккулом, и под его началом осталось около 20 тыс. татар. Приблизительно 15 июня 1502 г. при впадении реки Суды в Днепр6 состоялось последнее сражение в истории Тахт эли, полностью проигранное Шейх-Ахмедом. Он бежал, его казна и ордобазар достались победителю. В подданство к Менгли-Гирею теперь перешли и улусы большеордынских татар, которые он планировал переселить южнее, ближе к собственно Крыму7.

Окрестные правители были тут же оповещены об этом. Гонцы из Бахчисарая доставили в Москву и Краков (и наверняка в другие столицы) сююнч, составленный в сходных выражениях: «Слава Богу, Ших-Ахметя, недруга нашего, розогонив, орду его и все его улусы Бог в наши руки дал»; «Божьею милостью отца своего болшую Орду взял... да и люди»; «Хвала Богу, на непрыятеля своего на Шы Ахмата цара прышод со многим воиском, Шы Ахмата цара прогнал, цара отца столец взял, и вси люди Богъ намъ дал»8.

Захват ставки ордынского хана традиционно расценивался его соперниками-победителями как обретение священного трона Саин-хана (Бату). Главной заслугой мангытского бека Ваккаса (вторая четверть XV в.) восточные хронисты считали то, что для своего патрона, хана Абу-л-Хайра, он «дважды завоевал трон Саин-хана», после чего с именем Абу-л-Хайра начала читаться хутба, чеканиться монета, и его персоной «украсился трон Саин-хана»9. Точно таким же образом в XV — начале XVI в. Джучиды трактовали свои успехи в борьбе с Большой Ордой: «Ино мне счястье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саинской есми стул взял» (тюменский хан Ибрагим — Ивану III, 1494 г., по поводу разгрома хана Ахмеда тринадцатилетней давности); «Отца (предка. — В.Т.) нашего Саина царя золотой столец в руках в нас» (царевич Ахмед-Гирей б. Менгли-Гирей — польскому королю Сигизмунду I, 1514 г.)10. Сам Менгли-Гирей в послании киевскому воеводе сообщал о разгроме Большой Орды как об успешной кампании, в которой он «Шы Ахмата цара прогнал, цара отца столец взял»11.

Оставшийся без ставки Шейх-Ахмед укрылся в глухой степи. Его сопровождали около 4 тыс. татар, «а улусов с ним... есть же, да немного»12. Помощи и пристанища он мог теперь искать у близких родственников, с которыми в разное время рассорился и разорвал отношения. Хан направился к Хаджи-Тархану, где царствовал Абд ал-Керим б. Махмуд. Прием ему там устроили достойный и послали известить о его приезде брата, Саид-Махмуда, который обретался в Ногайской Орде, а также влиятельных ногайских мирз.

Обращение к ногаям было естественным. Правое крыло их Орды ныне занимало территорию за Волгой, которой когда-то владела Большая (изначально «Заволжская») Орда. Формально Ногайская Орда, или Мангытский юрт, не являлась государственным образованием. Ее предводители управляли множеством своих кочевых подданных в ранге беклербеков (биев, улу биев), назначенных ханом. Т.е. для легитимного существования ногайского объединения племен следовало иметь во главе его какого-нибудь династа-Джучида. Ясно, что реального вмешательства такого монарха в свою политику бии не допускали.

Из письма Александра Ягеллона ливонскому магистру 1503 г. выясняется, что именно такая участь ожидала теперь Шейх-Ахмеда. Тот, по словам короля, «втекъ до братии свое к Хазтарокани и с ними, с полем, злучывъшысе, втекли ся ку княжатамъ наганским, и тыи княжата со всею оръдою Нагаискою взяли к собе паномъ (т.е. государем. — В.Т.13. Но свергнутый хан вовсе не собирался прозябать в Заволжье в положении бессловесной царственной марионетки, освящавшей всевластие ногайского бия. Его мысли были обращены на реванш — восстановление Тахт эли и возмездие крымцам. Однако и у ногайских вождей, и у астраханцев имелись собственные политические планы, в которых не значилось восстановление Большой Орды. Из степи поступали противоречивые сведения. То выяснялось, что «Ши-Ахмат содиначился с своею братьею и с дядею с своим со царем с Аблекеримом, да и с Наган; а хочет идти на Менли-Гирея». То через короткое время доносилось известие о том, что, наоборот, Шейх-Ахмед «с свою братьею еще не содиначился». Абд ал-Керим приглашал кузена на переговоры, но тот отказывался, сказавшись больным. Вместе с вернувшимся к нему беклербеком Таваккулом Шейх-Ахмед перебрался на правый берег Волги, «а улусы его... стоят у Волги в крепости, а заблюлся... Нагай». Тут же сообщалось, что он направил посла в Стамбул14.

Антикрымской коалиции на востоке явно не получалось. Никто не хотел начинать войну за возвращение Шейх-Ахмеду престола. К тому же обстановка в Ногайской Орде не благоприятствовала такой кампании. Среди высших мангытских мирз разгорались разногласия, начиналась борьба за власть. Престарелый глава Орды бий Ямгурчи с трудом сдерживал амбиции многочисленных родичей, разделившихся на враждующие группировки. Кроме того, с востока Орде угрожал казахский хан Касим. Несколько мирз, рассорившись с Ямгурчи и опасаясь казахов, переправились на западную сторону Волги и с немногими улусниками обосновались в районе р. Медведицы вместе с Шейх-Ахмедом. Сам хан жил при ставке высокородного мирзы Алчагира. Как отмечали составители посольского наказа в Москве в июне 1504 г., «а на Менли-Гирея ему не идти: не с кем ему идти»15. Не удалось наладить союз и с астраханской ветвью династии. Не договорившись о совместных действиях, Шейх-Ахмед безуспешно попытался захватить Хаджи-Тархан при помощи ногайской конницы16. После этого его двоюродный брат Абд ал-Керим и слышать не хотел о каких-то совместных действиях.

В этих условиях Шейх-Ахмед решил воззвать о поддержке к османскому падишаху и московскому великому князю. С чем хан обращался к султану, точно неизвестно, а Ивана III он просил «достать» ему Астрахань. Московский государь воевать за Нижневолжский юрт не хотел, но приглашал хана поселиться на Руси17. Не добившись успеха в переговорах с Москвой и разочаровавшись в своих ногайских соратниках, Шейх-Ахмед снялся с места и двинулся к западной оконечности Дешт-Кипчака — к османским владениям в Подунавье, рассчитывая найти приют там. В конце концов он оказался в Польско-Литовском государстве на положении почетного пленника.

Этот этап скитаний хана, его переговоры с соседними правителями, обстоятельства прибытия в Литву и проживания там подробно изложены в статье И.В. Зайцева18. Поэтому мы ограничимся лишь самыми общими сведениями, обратив внимание на проблему возвращения Шейх-Ахмеда в Дешт-и Кипчак. На протяжении многих лет этот вопрос поднимался в переговорах и дипломатической переписке польско-литовских властей с крымцами и ногаями.

Пребывание Шейх-Ахмеда в Польско-Литовском государстве превратилось в постоянную головную боль для Менгли-Гирея. «Наш старый притеснитель и кровный враг, хан престольного владения Шейх-Ахмед-хан удерживается королем [Польши], — писал он султану Сулейману Кануни. — Если они [поляки] увидят с нашей стороны проявления враждебности, они его освободят, и порядок в стране будет нарушен»19. В 1506 г. крымскому послу дали убедиться, что Шейх-Ахмед, его брат Хаджике, племянник Халилек, их беки и слуги размещены «по особным городом»20. На протяжении двенадцати лет Менгли-Гирей направлял в Вильну и Краков просьбы не выпускать пленников на волю или выдать их ему, а еще лучше — предать смерти21.

Сменивший его на бахчисарайском троне в 1515 г. Мухаммед-Гирей I в первый же договор с королем Сигизмундом I включил условия насчет ненавидимой им персоны. Причем эти положения в договоре излагались в числе первых, еще до определения размеров выплат в пользу Крыма. Мухаммед-Гирей требовал, чтобы «Вы, брат наш», Шейх-Ахмед-хана, «пленив, до смерти удерживали, из государства своего не выпускали»22. Т.е. вопрос об участи поверженного врага23 значил для него даже больше, чем урегулирование финансовых проблем.

В противоположном направлении действовала ногайская дипломатия. С 1510 г. в Ногайской Орде разгорелась междоусобная смута. Появилось сразу несколько биев, каждый из которых желал иметь при себе покорного хана, который узаконивал бы правление своего покровителя над доставшейся тому группой ногайских улусов. В этой обстановке сыновья Ахмеда предприняли попытку возродить Большую Орду. Летом или осенью 1514 г. они съехались в кавказскую Тюмень. Сначала по старшинству трон предложили старшему «Ахматовичу» Муртазе, но тот отказался, сославшись на то, «что он стар, держати ему царство не мочно». После этого Муртаза и местная знать («тюменские салтаны») провозгласили ханом Хаджике, вернувшегося из Литвы, а ногайского мирзу Шейх-Мухаммеда — беклербеком24. Однако ничего из реставрации «Престольной державы» не получилось.

Среди ногаев нарастали распри, а в 1519 г. разразилось казахское нашествие, и их Орда на несколько лет фактически перестала существовать. В этой обстановке постепенно исчезли со страниц источников основные участники изложенных событий. Вот тогда-то мангытская знать снова вспомнила о Шейх-Ахмеде, тихо доживавшем свой век в Ковенском замке.

С самого начала литовского пленения Шейх-Ахмеда из-за Волги поступали просьбы отправить его в Дешт. Причина называлась веская: ногаи хотели провозгласить его ханом. Особенно настойчивыми такие обращения стали начиная с 1523 г. Отношения Ногайской Орды с соседними государствами в то время были предельно враждебными. Весной 1523 г. ногаи убили хана Мухаммед-Гирея I и разорили Крым; на востоке они разгромили Казахское ханство. Обстановку той поры охарактеризовал русский посол Д. Губин: «Со все... стороны недрузи натаем»25. Для противостояния врагам требовалось сплотить кочевников под номинальной властью законного монарха, который стоял бы выше всех мангытских аристократов, претендовавших на первенство в Орде. Тогдашний глава Орды, бий Агиш, писал королю Сигизмунду: «...многие лета безъ государя не вмием жити, ино коли ласка твоя государъская будеть, брата своего, царя нашего ласку свою... вчинити, царя до нас отпустити»26. Собственно, именно Агишу и требовалось присутствие хана, который смог бы назначить его беклербеком и тем обезопасить от соперничества родичей.

На свободу был отпущен брат Шейх-Ахмеда, Хаджике27, но ногаи этим не удовлетворились и требовали свободы для главного узника. К кампании за его вызволение присоединился сын последнего, Шейх-Хайдар, обретавшийся в Ногайской Орде. В 1523 г. он вместе с ногайской конницей разгромил под Хаджи-Тарханом войско Мухаммед-Гирея и ворвался в Крым. В русских документах он титулуется царем, в польско-литовских — царем волжским и ногайским. Видимо, он занимал место номинального ногайского хана. Однако полностью легитимным монархом при еще живом отце он не мог считаться. Шейх-Хайдар и его брат Сов обращались в Краков неоднократно («частокрот») с письмами и через послов с изложением своих намерений: «...они хотят его (Шейх-Ахмеда. — В.Т.) на царство взяти какъ то государя своего прырожоного»28. Пробовали взывать и к милосердию короля: «Ино теперь отъца нашого в шестидесять летех такъ старого вжо летъ двадцать або тридцать держыте»29.

Судя по всему, Шейх-Ахмед считался единственным «полноценным» ханом из потомков Ахмеда, несмотря на наличие нескольких его родственников, обладавших этим титулом. Ведь разгром его ставки Менгли-Гиреем пока не осознавался бывшими ордынцами как крах государства. Им казалось, что если обеспечить возвращение и повторное воцарение хана, то жизнь Тахт эли понемногу начнет налаживаться.

О позиции этих соправителей кое-что известно. Как говорилось выше, в 1502 г. они тепло встретили его у Хаджи-Тархана и разместили в ногайских кочевьях. Однако затем отношения расстроились, и Шейх-Ахмед уехал от неуживчивых родственников. Вскоре после поселения хана в Литве его мать Девлет-султан писала королю Александру: «А теж Абъдыл Керим царь, а Муртоза царъ, а Сеид Махъмудь цар, а Багатур царъ, тые чотыри мовят, брата мы своего (т.е. Шейх-Ахмеда. — В.Т.) отыщемъ... поехал он до короля, брата своего, до насъ в почесности его отпустит... то желают»30. Как видим, в разное время и при не всегда известных нам обстоятельствах, почти все потомство Ахмеда в первом поколении обзавелось монархическим рангом, о чем уже упоминалось выше.

После долгих обсуждений весной 1527 г. король Сигизмунд решил отпустить хана на восток. Условием освобождения было установление мирных отношений между Польско-Литовским государством и Ногайской Ордой31. Тогдашнему крымскому хану Саадет-Гирею было послано из Кракова объяснение, что освобождение Шейх-Ахмеда «яко брата» состоялось «для частокротъное прозбы сына Шыгахмата царя — царя Шыгаидаря и теж для многих прозбъ князеи нагаиских, которыи хотели его собе государем мети»32. При этом жену и дочь хана королевские власти оставили в Литве.

Добравшись до Волги, Шейх-Ахмед был торжественно встречен татарской и ногайской знатью во главе с астраханским ханом Касимом33. В тюркской исторической традиции это событие представлено так: «Шайх-Ахмад-хан несколько лет был там (в "вилайете Корал". — В.Т.) в плену, затем опять благополучно выбрался [оттуда] и пришел в свой вилайет Хаджи-Тархан»34.

Со свитой в триста человек он проследовал дальше на восток, на левобережье, где состоялась церемония интронизации. Как писал он королю, «...как до свое есьми стороны доехал до братьи и до слугъ, до нагаискихъ муръзъ и до князеи, и тежъ до брата своего Касыма царя, и они мя вси вдячъне прыняли и столец мои царскии мне в руки подали и твердою рукою есьмо прысягу межи собою вчынили и содиночылися...»35 Показательно, что Касим остался в Хаджи-Тархане при своем ханском звании, но явно переместился на позицию младшего соправителя. В королевском письме Касиму, по дипломатическому протоколу пересказывается содержание послания от него: ты-де «в ерлыке своемъ писал, што отецъ и братъ вашъ старъшыи Шыгахмать... до царъства своего прыехал и у вас царемъ зостал и што есте у своих руках мели, то есте ему подали и царства поступили яко брату своему»36.

Так Шейх-Ахмед вновь оказался на престоле. Если задаться вопросом: «На престоле какого ханства?», то определенного ответа не получится. Астраханским ханом оставался Касим, Ногайской Орде хана не полагалось, Большая Орда уже не имела ни территории, ни населения. Видимо, это был просто хан — по праву принадлежности к династии Джучидов. Поэтому при определении его государственной «принадлежности» возникает неопределенность. Саадет-Гирей обвинял Сигизмунда I в намерении выпустить «Шыхахмата царя заводского... ижь бы был царем нагаискимъ»37. Сам король обращался теперь к Шейх-Ахмеду так, как до того адресовался к крымским ханам: «Великое Орды великому цару Шыгахмату, брату нашому»38.

Очевидно, на самом деле Шейх-Ахмеду было предназначено состоять при бие Агише. Но судьба отпустила ему слишком короткий срок для вторичного ханствования. О его политических решениях ничего не известно. Разве что однажды он упомянул о каких-то проблемах, связанных с Тюменским юртом на Тереке: «...в Тименскои орде инъшыи князи стали, ино с ними некоторые дела маемъ»39. В схватке с крымцами погиб его покровитель Агиш-бий. А вскоре, в 1527 или 1528 г., закончил свой земной путь и сам Шейх-Ахмед.

* * *

В Дешт-и Кипчаке еще долго жила память о Большой Орде, подогреваемая как воспоминаниями о славных истоках ее истории, так и эпизодическими попытками потомков хана Ахмеда возродить «Престольную державу».

В начале XVI в. Гиреи, хотя и ввели в свой титул формулу «Великой Орды великий хан», но впоследствии, наряду с «Великой Ордой», стали упоминать в титуле и Крым. Следовательно, здесь имела место не только претензия на управление всем Улусом Джучи («Великой Ордой»), но и напоминание о завоевании собственно Большой (resp. Великой) Орды. Эту формулу титула Л. Коллинз приводит в качестве доказательства того, что Большая Орда номинально сохранялась как особый юрт в составе Крымского ханства40. Я склонен согласиться с такой интерпретацией.

При этом замечу, что Большая-Великая Орда формально продолжала считаться в иерархическом отношении, очевидно, более значимой по сравнению с Крымом, который представлял собой всего лишь одну из бывших золотоордынских провинций. Когда в 1525 г. мятежный царевич Ислам-Гирей попытался свергнуть крымского хана Саадет-Гирея, свое мимолетное (как оказалось) воцарение он преподнес в грамоте польскому королю так: «...Вланы и князи и 4 карачеи и вся орда мене... полюбивши, на царстве посадили. Ино тепере со всею ордою и с столцом заволзским, ордобазаром прикочевал есми к Днепру»41. Заволжский (т.е. большеордынский — в обычной польско-литовской интерпретации) престол, таким образом, предстает здесь как обозначение крымской монархии, но в ее наиболее почетной ипостаси; при этом и «орда», и четыре карачи-бека, и «князи» (т.е. прочие беки-участники коронации) принадлежали в действительности только к Крымскому юрту, а не к «виртуальной» Большой Орде.

О восприятии двух юртов, Крыма и Большой Орды, как формально раздельных уже после 1502 г. свидетельствует также присяга крымского посла, данная Александру Ягеллону в 1506 г. от лица Менгли-Гирея «со всими солтаны, братьею и с(ы)ны своими, и со всими вланы и кн(я) зи, и со всими мурзы, и со всими людьми обеюх (так в тексте. — В.Т.) ордъ, Заволское и Перекопъское, которые подъданы ему»42. Впрочем, когда в конце 1520-х гг. неожиданно возникла опасность возрождения Большой Орды из-за возвращения в Дешт-и Кипчак из Литвы Шейх-Ахмеда, хан Саадет-Гирей недвусмысленно информировал Краков о действительном положении дел — о том, что это государство уже давно не существует: «...сколко годов бывъшы тое панство Заволское згинуло, и останок Бог ласку свою вчынил и все панство предку моему подал», «Вся земля Великое Орды есть скажена... Бог ласку свою вчынил и тот весь люд в руки нам подал отце моему Мен Кирея царю»43.

Болыпая-Заволжская Орда-Тахт эли-Престольная держава действительно «сгинула» в истории. Она не сумела ни выстоять перед экономическим разорением, ни отразить удары врагов. Ее территория была поделена между более удачливыми соперниками и соседями. Степи, примыкающие к Черному и Азовскому морям, отошли к Крымскому ханству; в Нижнем Поволжье образовалось самостоятельное Астраханское ханство; заволжские кочевья забрала себе Ногайская Орда; на бывшие пашенные угодья татар в Пятигорье распространился сюзеренитет кабардинских князей; на Северо-Восточном Кавказе удержался незначительный осколок Орды в виде Тюменского улуса; в укромных местностях по берегам Дона и Днепра обосновались общины вольных казаков. А с середины XVI в. начинает свое медленное расширение на юг Московское государство. В ходе этого продвижения все названные преемники ханского домена Улуса Джучи постепенно, один за другим, вошли в состав России.

Примечания

1. СИРИО. Т. 41. С. 354.

2. Иоасафовская летопись. С. 144.

3. СИРИО. Т. 41. С. 322—323, 381.

4. Герберштейн С. Записки о Московии. С. 182; Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. С. 65; Kronika polska, litewska, żmódzka... S. 276.

5. СИРИО. Т. 41. С. 419.

6. Определение места и расчет времени битвы см.: Гайворонский О. Повелители двух материков. С. 79, 111, 112.

7. В грамоте от 15 июля 1502 г. Иван III ссылался на слова ханского посла о намерениях Менгли-Гирея: «...как отведши орду к Перекопи, так хочешь... рать свою на Литовскую земою послати» (СИРИО. Т. 41. С. 423).

8. Там же. С. 420; АИ. Т. 1. С. 344; Уляницкий В.А. Материалы для истории взаимных отношений России, Польши, Молдавии, Валахии и Турции. С. 193.

9. Материалы по истории казахских ханств. С. 67, 155.

10. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. С. 46; РГАДА. Ф. 389. Оп. 1.Д. 7. Л. 539.

11. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 5. P. 181. Под «царем отцом» (т.е. ханом-предком), скорее всего, тоже подразумевался Бату.

12. СИРИО. Т. 41. С. 433.

13. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 5. P. 192.

14. СИРИО. Т. 41. С. 451, 452.

15. Там же. С. 432.

16. Там же. С. 486.

17. Там же. С. 432, 464; Т. 35. С. 435.

18. Зайцев И.В. Между Москвой и Стамбулом. С. 99—120.

19. Цит. по: Лемерсье-Келькеже Ш. Казанское и Крымское ханства и Московия в 1521 г. С. 55.

20. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 8. P. 50.

21. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 250; СИРИО. Т. 95. С. 199; Lietuvos Metrika. Knyga Nr 5. P. 231, 234; Knyga Nr 8. P. 73, 85, 87, 124.

22. AGAD. F. Archiwum Koronne Warszawskie. D. Turecki, Kozacki, Tatarski. Carton 65. Teczka 2, L. 7; № 577.

23. «Нашим врагом» Шейх-Ахмед назван как в польском, так и в татарском вариантах договора: z naszym nieprzyiacielem, бизим душманым.

24. СИРИО. Т. 95. С. 144, 145; подробно см.: Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. С. 149—152.

25. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. С. 153.

26. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 188.

27. Там же. Л. 913 (914); Lietuvos Metrika. Knyga Nr 8. P. 112.

28. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 1183.

29. Там же. Л. 1186.

30. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 6. P. 94.

31. РГАДА-Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 915 (916) — 919.

32. Там же. Л. 1206. Да и содержание под стражей хана и его свиты существенно обременяло королевскую казну («Шиг Ахмата, царя Заволзьского, в панстве нашомъ ховаем... на штожъ намъ накладъ немалыи съ скарбу нашого выходить» — Lietuvos Metrika. Knyga Nr 11 (1518—1523) / Parengé A. Dubonis. Vilnius, 1997. P. 148).

33. Внук Ахмеда, сын Саид-Махмуда или Саид-Ахмеда.

34. Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. С. 96.

35. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 1010.

36. Там же. Л. 1016.

37. Там же. Л. 1200.

38. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 1018.

39. Там же. Л. 1010.

40. Collins L. On the Alleged «Destruction» of the Great Horde in 1502. P. 370.

41. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 959.

42. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 8. P. 53.

43. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 7. Л. 1188, 1197.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика