Александр Невский
 

на правах рекламы

Уборка квартир киев . GRAND - лучшие профессионалы по уборка квартир киев, Доступная цена. Работаем 24/7 Без выходных и праздников.

Глава вторая. Город

О период развитого феодализма весьма важным фактором экономической, политической и культурной жизни страны стал город. По сравнению с Древней Русью значение города, несомненно, увеличивается1.

Русские города, основную часть населения которых составляли ремесленники, переживали значительный экономический подъём. Число городов (больших и малых) выросло за это время почти втрое и, только по скудным данным летописей, достигало 300.

К XIII в. летопись в одном Галицко-Волынском княжестве упомянула свыше 70 городов. Не меньше было их и во Владимиро-Суздальской земле. В это время возникли такие города, как Москва, Владимир-на-Клязьме, Нижний-Новгород, Львов, Холм и др. Такое увеличение числа городов свидетельствует о дальнейшем развитии общественного разделения труда и товарного производства.

Примерно с середины XII в. начался расцвет городского ремесла, продолжавшийся вплоть до татаро-монгольского нашествия. Ремесленная культура Руси этой поры «предстает перед нами высокоразвитой, полнокровной, блещущей изобретательской мыслью», совершенствующей свою технику. Ремесленники своим трудом в значительной степени обеспечили блестящий подъём культуры Руси. Росло не только количество ремесленников, но и число ремесленных специальностей, что говорит о неуклонном развитии разделения труда. Письменные источники того времени упоминают 22 ремесленные специальности; археологический материал позволяет расширить (отнюдь не исчерпав) их число до 602. Развивалось и сельское ремесло. Дворы князей, крупных бояр и монастырей были обеспечены собственными ремесленниками разных специальностей — кузнецами, гончарами, бондарями, косторезами, ювелирами, литейщиками, древоделами, кожевниками и др.3

Летописи и другие письменные источники рисуют русские города как крупные ремесленно-торговые центры.

Даже в небольших городах имелись гончарные горны нескольких систем, сложные домницы для варки железа и т. д.

В XIII в. на Руси появляется наиболее совершенный вид сыродутного горна, который был переходным типом к чугунолитейной домнице. Но монгольское разорение нанесло тяжкий удар русской культуре. В Западной Европе, не испытавшей этой участи, в конце XIV в. перешли к новой металлургической технике — чугунолитейному производству4.

Замечательный княжеский дворец в Боголюбове, великолепные храмы во Владимире, Новгороде, Галиче, Чернигове и других городах, украшенные каменной резьбой, водопроводы и мостовые, частью сохранившиеся и изученные советскими археологами, характеризуют достижения русских «делателей», «хитрецов» (искусников), «городовиков».

Русские ремесленники производили сложные работы. Так, например, во Владимире-на-Клязьме местные заказчики при ремонте Успенского собора, «не ища мастеров от немець», использовали владимирских — «иных олову льяти, иных крыти, иных известью белити»5. То же наблюдалось и в Галицко-Волынской земле, где в городе Холме отливали колокола — техника этого дела требовала устойчивых профессиональных навыков; там же был «слит от меди и от олова чиста» помост для местной церкви. Даже в сравнительно небольшом княжеском городе Любомле князь однажды силами местных ремесленников «двери солия медные» и для церквей «сосуды служебны[е] серебряны[е] скова» и т. п.6 Можно привести множество подобных примеров. Недаром образы ремесленного труда широко использовались в литературе. «Яко же бо олово гинет, часто разливаемо, тако и человек, [от] многия беды [худеет]», «железо уваришь, а злы жены не научишь»7, писал Даниил Заточник.

Тысячи сельских и городских кузнецов, сотни оружейников, многочисленные ювелиры — «злато-кузнецы» и т. д. снабжали страну орудиями труда, оружием и создавали тончайшие изделия из бронзы, серебра и золота, украшенные филигранью, чернью (чёрный фон узорчатых серебряных пластинок) и невыцветающими красками эмали. В золотой росписи но меди, в технике зерни (выделка узоров из мельчайших спаянных зёрен металла) и скани (выделка узоров из проволоки), в изготовлении тончайших литейных форм русские мастера опередили западноевропейских ремесленников. Под влиянием связей с рынком ремесленники совершенствовали технику, стремясь придать выпуску продукции массовый характер (применяли, например, каменные литейные формы, заменяли чеканку штамповкой и т. п.).

По мере роста общественного разделения труда наряду с ремеслом развивалась и торговля. Сфера сбыта изделий деревенских ремесленников была невелика8, а определить удельный вес числа товаропроизводителей в деревне пока ещё не удалось. Но связь сельской округи с городами заметно возрастала. Налицо значительный обмен между городом и деревней9. Летописи сохранили об этом некоторые данные. На новгородском рынке кроме главного продукта — ржи — продавались: овёс, пшеница, пшено, печёный хлеб, мясо, рыба, соль, мёд, репа и т. п. Состав продуктов (среди которых были скоропортящиеся) и колебание цен в зависимости от урожая свидетельствуют о том, что это был местный привоз (в какой мере собственно крестьянский, сказать трудно). Притом размер рынка был ещё невелик; появление войск на постой (1228), т. е. увеличение спроса, резко повышало цену. «Воздорожиша все по торгу: и хлеб, и мяса, и рыбы; и оттоле ста дороговь»10, — сообщает местный летописец. На Волыни города также были тесно связаны с окрестными сёлами. Когда здесь однажды татары стали на постой, кормить своих коней, и не давали горожанам Владимира «вылезти в зажитье», т. е. подвести сельскохозяйственные продукты, то» «изомре» в городе «бещисленое множество» жителей11.

Если о крестьянской торговле этого времени сведений у нас пока нет, то участие феодалов в торговле сельскохозяйственными продуктами многократно засвидетельствовано. Например, волынский князь Даниил Романович продавал хлеб в Литву через «добрых людей... кому веря»12; в Новгороде посадник вместе с княжеским дворецким продавал купцам собранные новгородские пошлины, видимо, оптом13.

В городах развивалось товарное производство. Район сбыта изделий городских мастеров, работавших по заказу бояр и дружинников, достигал радиуса 50—100 км; на заказ работали те ремесленники, продукция которых производилась из дорогого сырья или имела ограниченный спрос. Значительная же часть мастеров крупнейших городов работала и на рынок; их товары, попадая к купцам, расходились по деревням, а отдельные виды товаров — порой за тысячу, а то и полторы тысячи километров, включая и зарубежные страны (Болгарию, Польшу, Чехию и др.). В «Житии» Авраамия Смоленского отражена напряжённая жизнь Смоленска: проходя «сквозе град» на княжеский двор, можно было увидеть «весь град и по торгу и по улицам — везде полна народа, и мужи же, глаголю, и жены и дети...»14

Торговля, основанная на естественно-географическом разделении труда, была довольно значительной: проезжали купцы, «гость бу деяше по землям», и проходили торговые караваны. В караванной торговле участвовали многие сотни купцов: галицкие купцы везли соль в Киев; со всей Руси ездили за солью на крымские озёра; суздальские купцы доставляли поволжский хлеб в Новгород, булгарские — в Суздаль; смоленские и новгородские купцы торговали по всей Руси15.

Возросли имущественные различия в самом купечестве, появилось деление на «купцов», «гостей», «купчин». Сложилась не только купеческая специализация в сбыте продуктов, но и специализация по торговле с определёнными районами страны и зарубежными странами: известны купцы-«шетиници», торговавшие с Польским Поморьем (Щецином), «гречники» — с Византией, «чудинцы» — с Прибалтикой («чудью» называли на Руси эстонцев), «обонежцы» и «югорщина» — с народами Севера (на реках Онеге, Северной Двине) и др. В городах появились соответственно торговые улицы, например, в Новгороде — Чудинцева, Прусская (земля пруссов лежала между низовьями рек Немана и Вислы) и др.

Заметно росли экономические связи окраинных городов Руси с другими народами: Дорогичина — с литовцами, Полоцка — с латышами, Пскова и Юрьева — с эстонцами, Ладоги — с карелами, Устюга — с народами Севера, Нижнего-Новгорода — с народами Поволжья, Тмутаракани (до её утраты Русью) — с народами Северного Кавказа, Берлада и Переяславля Южного — с половцами и т. д. Крепли экономические связи между русскими княжествами и отдельными народами.

Возросла внешняя торговля со всеми соседними странами. Русские города стали крупными центрами международной торговли. Так, во Владимир-на-Клязьме «гость приходил из Царягорода (Константинополя) и от иних стран» и «латинин... и болгаре»16. Крупные города — Новгород, Смоленск, Витебск, Полоцк и др. (иногда в союзе между собой) заключали торговые договоры с немецкими городами.

Русские купеческие товарищества (складников) приобрели устойчивые позиции за рубежом; возникли русские улицы в Византии, Сигтуне, Риге, Болгаре, появился «русский конец» в Ревеле; русское население имелось и в Ургенче17. Установившиеся торговые связи отразились и в названиях городских ворот: известны, например, «Лядьские», т. е. Польские, ворота в Киеве18, «Немецкие» — в Галиче19, «Киевские» — во Владимире-Волынском, «Волжские» — во Владимире-на-Клязьме20. За рубеж вывозились прославленные русские меха, воск, льняные ткани, кожи, различные продукты ремесла — изделия из кости, серебра и т. п. Из Смоленска на запад вывозились, например, серебряные сосуды.

Увеличился денежный оборот. Если в XI в. годовой доход князей со Смоленска равнялся 3 тыс. гривен, а с Новгорода — 2 тыс. гривен (часть этого сбора поступала, разумеется, в натуральной форме), то к XIV в. единовременные денежные взыскания князей с Новгорода достигали 50 тыс. гривен21. Летописи говорят о поступлении серебра от народов Севера, Прибалтики и др. При широкой, активной внешней торговле партикулярный (по отдельным княжествам) выпуск денег — серебряной гривны (кусок серебра определённой формы и веса) — успешно конкурировал с наплывом иностранной монеты. Этот партикуляризм ещё недостаточно изучен, между тем он очень показателен. Например, жизнь холопа ценилась в Киеве в 5 гривен, в Смоленске — в 1 гривну, купца в Киеве — в 40 гривен, купчины в Новгороде — в 10 гривен и т. п. Недостаточная изученность монетной системы (как и системы цен «Русской Правды», бесспорно отражавшей закономерности ценообразования) придаёт в известной мере условный характер этому яркому свидетельству экономической раздробленности Руси.

Развитие товарного производства22 содействовало появлению и укреплению основанной на труде и обмене корпоративной собственности горожан с присущими ей правами — «вольностями». Ремесленники наиболее крупных городов объединялись по месту жительства и по профессии в «улицы», «ряды», «сотни». На отдельных улицах у них были свои церкви в честь того или иного святого — покровителя ремесла; они собирались для обсуждения своих дел, на пирушки; корпорации имели старост, казну.

Подобным же образом организовывались объединения купцов — «братчины». Эти организации ремесленников и купцов играли прогрессивную роль, содействуя развитию городов. Купеческие братчины отстаивали городские вольности (например, в Полоцке); они стремились получить — и небезуспешно, например в Пскове от Александра Невского, — судебные права в отношении своих членов. Эти организации находились в руках торгово-ремесленной верхушки, которая была тесно связана с боярской ростовщической знатью и резко противостояла городской бедноте — «меньшим», «чёрным» людям.

Возросла имущественная дифференциация в городах. Это отразилось в одном из поучений, где выведен богач — «хищьник», который «сироты облупи», и бедняк — «убогый», который «не имать где главы подклонити»23. Деятельность новгородских бояр-ростовщиков Мирошкиничей вызвала восстание 1207 г. Ряды городских бедняков постоянно пополнялись за счёт крестьянства: уже в древний Киев стекалось большое число беглых холопов, во Владимире-на-Клязьме наряду с боярами и купцами жили бывшие холопы24; то же наблюдалось и в других крупных городах, например, в Смоленск люди «и от князь, и от вельмож, работнии же и свободнии прите-каху...»25

Возросший приток беглых в города получил отражение в договорных грамотах. «Работные» известны в качестве «волочан», грузчиков, «перевозников», которых нанимали на срок «при послухах» (свидетелях)26. Феодальный наём по-прежнему служил одним из путей в кабалу. Борьба городов против хищной землевладельческой знати, рост долгового закабаления ремесленников, имущественное расслоение в городах, частые феодальные войны и т. п. ухудшали и без того тяжёлое положение бедноты. Это был социальный элемент, всегда готовый к антифеодальному выступлению.

Политическое значение города сильно возросло. С торжеством феодальной раздробленности город стал административным центром для «тянувших» к нему «пригородов» и близлежащих земель, сборным пунктом вооружённых сил. В основе этой организации лежали окрепшие связи между городами и самих городов — с округами. Только существование городских корпоративных организаций могло обеспечить развитие повсеместно на Руси городского вечевого устройства, о котором сообщает владимиро-суздальский летописец: «Новгородци бо изначала, и смолняне и кыяне, [и полочане] и вся власти (т. е. и все другие волости), яко же на думу на веча сходятся, на что же старейшин сдумають, на томь же и пригороди стануть...»27.

Правящая знать городов («мужи градские») держала в подчинении «чёрных» людей и, формируя из них в случае нужды городовые полки — «пешцев», выступала в качестве серьёзной политической силы. Эту силу стремились использовать в своих интересах князья в борьбе против непокорного боярства. Вступая в соглашение с более сильным князем, города получали от него известные гарантии на случай феодальных войн (князь должен был защищать город от врагов) и одновременно добивались от князей признания городских привилегий («поряда»), охранявших в первую очередь права состоятельных горожан.

С подобными действиями городов и их соглашениями с сильными князьями мы встречаемся во Владимиро-Суздальской Руси, где после подавления боярского мятежа Всеволод Большое Гнездо предоставил городам Владимиру, Суздалю, Ростову и некоторым другим «весь поряд»28. К сожалению, летопись не раскрывает содержания этого «поряда». Большим влиянием пользовались и галицко-волынские города. В середине XII в. разгорелась борьба галицкого князя Владимирка Володаревича против киевского князя из-за Волыни, большую часть которой цепко держали киевские князья, рассматривавшие потерю её как окончательный подрыв своей политической власти. Галицкий князь терпел неудачи (он потерял города Ушицу и Микулин); это не замедлило отразиться на отношении к нему городов, опасавшихся попасть под удар киевского князя. Летописи говорят о самостоятельных действиях горожан. Так, горожане Звенигорода «вече створиша» и решили «предаться» киевскому князю. Но в городе стояла «засада» (вооружённый отряд) галицкого князя, и его воевода Ивач расправился с горожанами: он захватил трёх мужей, которые руководили вечем, и казнил их29. Однако звенигородцы «убоявшеся» ненадолго. Вскоре и Звенигород и Галич отвергли власть галицкого князя. После трёхнедельной осады Галича горожане открыли ворота города. Князь сурово расправился с горожанами, он «многы люди исече, а иныя показни казнью злою»30. Подавление городских движений не упрочило великокняжеской власти в Галицко-Волынской Руси, скорее, напротив, ослабило её силы в борьбе против боярского самовластья. Последующие же успехи местной великокняжеской власти в XIII в., бесспорно, были связаны с тем, что, в частности, Роман Мстиславич «свободил бяшеть от всих обид» богатых горожан — «лепших мужей»31, а его сын Даниил Галицкий поддерживал с ними союз.

Как ни скудны источники по истории Полоцко-Минской земли, но мы всё же знаем, что полоцкий князь Борис Всеславич (начало XII в.) должен был предоставить подвластным городам право «и вече мити (иметь) и звон звонити», т. е. собираться по звону колокола на вече для решения дел по управлению городом и пригородами. Наконец, такое же городское устройство находим мы и в Киеве. Когда в 1146—1147 гг. черниговский князь, правивший здесь, вздумал распорядиться Киевом как своей наследственной собственностью и завещать его своему брату, то из этого ничего не вышло. Городская знать — «от киян мужи», — использовав выступление народа против княжеской администрации, добилась от князя обещания не нарушать городских прав: «не будеть на вы (вас) насилия никоторого же, а если вы (вам) и тивун («тивун» здесь, видимо, правитель города), а по вашей воли»32; когда и этих обещаний оказалось недостаточно, то киевская знать лишила власти черниговского князя, захватив его имущество. В этом движении, как и в большинстве подобного рода движений, участвовала городская беднота: простой народ истреблял княжескую администрацию, но выступление «чёрного» люда было использовано городскими «мужами» лишь для того, чтобы заключить выгодный «ряд» с более сильным князем.

Города, способствовавшие на ранней стадии развития феодализма торжеству феодальной раздробленности в стране, постепенно превращались в силу, которая наряду с дворянством всё энергичнее содействовала объединению более значительных областей в крупные великие княжества. Эти великие княжества превосходили своими размерами иные западноевропейские государства. В то время ещё отсутствовали национальные связи. В стране существовали и развивались сравнительно небольшие местные рынки областей, земель и княжеств. Границы рынков ещё не были устойчивыми, как не были постоянными и политические границы княжеств. Но торговый оборот всё же связывал областные рынки земель и содействовал объединению последних в крупные княжества. Характерно зарождение торговых союзов русских городов там, где княжеская власть была слабее (Смоленск, Полоцк, Витебск). Торговля некоторыми продуктами (соль, хлеб, пряслица) пронизывала — пока ещё тонкими нитями — смежные русские земли и подвластные Руси владения.

Княжеская власть, широко используя в интересах феодального класса товарное производство, торговлю, кредит, содействовала их развитию. Услуги купеческого капитала использовались для сбыта собранной дани и продуктов своего натурального хозяйства — хлеба, мёда, воска, мехов и т. п. — в страны Востока, Византию и Центральную Европу и для получения из-за рубежа некоторых предметов роскоши, яств, т. е. продуктов, которые не производились на Руси. На Руси в то время функция мировых денег была выражена весьма ярко33. Руси был присущ активный характер внешней торговли. Государственная власть вносила в законодательство статьи о регулировании торговли, кредита, ростовщичества (Пространная Правда, ст. 47—52, 54—55), причём сами князья широко участвовали в торговле (в частности, солью), как видно из статьи 55 Пространной Правды. Князьям поступали разнообразные доходы с торговли: «гостинная дань» — с гостей, купцов; «корчьмити» — пошлины с корчем; «мыта» — пошлины за право провоза товара; «перевоз» — за перевоз через реку; торговые — за право торговли34 и др. Преимущественные права в торговле предоставлялись иностранным купцам.

Не следует думать, что феодальные войны и многочисленные «мыта» делали развитие торговли невозможным. Они тормозили её, затрудняли действие закона стоимости; цены и торговые прибыли были неустойчивыми. Но принимались меры и к поддержанию торговли.

На Руси, например, отсутствовало «береговое право» — право захвата имущества потерпевшего кораблекрушение. Напротив, договоры с Византией и с германскими городами предусматривали помощь пострадавшим от кораблекрушения. Караванная торговля со странами Средней Азии и Востока не прерывалась даже во время войн с половцами35. Нетрудно видеть и определённую закономерность в действиях наиболее крупных князей: они «уряжали» и обеспечивали «засадами» (вооружённой охраной) крупные города; они «расстраивали» свои земли новыми городами, широко привлекая в них ремесленников и купцов из русских и соседних земель, устанавливая «гостю путь чист без рубежа»; они «свобождали» купцов — «добрых людей» и «местичей» от «обид», чинимых им феодальной знатью, и сами вели широкую торговлю; они боролись за пути по Дону и Дунаю, защищали от половцев путь по Днепру и т. п.

Крупный город, населённый прежде всего ремесленниками, был чрезвычайно заинтересован в поддержании экономических связей внутри княжества, в защите своих прав по всей Руси и в соседних землях и обеспечении безопасного вывоза своих товаров за рубеж. Он тяготел к сильной княжеской власти и был на данном этапе фактором, укреплявшим феодализм. Но диалектика исторического развития в период феодальной раздробленности была такова, что делала положение города неустойчивым. Город оставался объектом эксплуатации со стороны отдельных групп феодалов. Поэтому князья поддерживали города, но одновременно стремились ловить в них беглых холопов; давали городам торговые льготы, но при случае «возгоняли» городской торг под контроль своей администрации; строили в городах свои «домы», но доводили поборами купцов до угрозы бегства в соседние страны. В этом — внутренняя противоречивость данного периода. Однако тенденция к установлению экономического и политического единства страны была неодолима. Монгольское нашествие нанесло тягчайший удар экономике Руси и временно приостановило этот процесс.

Примечания

1. См. М.Н. Тихомиров. Древнерусские города, М. 1946.

2. См. В.А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси, М. 1918, стр. 501.

3. См. Б.А. Рыбаков. Указ. соч., стр. 496.

4. Б.А. Колчин. Указ. соч., стр. 54.

5. ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 411.

6. ПСРЛ, т. II, стб. 843—844, 926—927.

7. «Слово Даниила Заточника», стр. 12, 31.

8. См. Б.Л. Рыбаков. Указ. соч., стр. 452.

9. См. Н.Н. Воронин. К итогам и задачам археологического изучении древнерусского города — КСИИМК, вып. XLI, 1951 г., стр. 28.

10. НПЛ, стр. 66.

11. ПСРЛ, т. II, стб. 893.

12. Там же, стб. 879, 893—894.

13. ГВНиП, № 77, стр. 130.

14. С.П. Розанов. «Житие Авраамия Смоленского» — «Памятники древнерусской литературы», вып. I, СПБ 1912, стр. 10.

15. ПСРЛ, т. I, вып. 1, Л. 1926, стб. 147; т. VII, стр. 135; т. XXV, М. — Л. 1949, стр. 114; НПЛ, стр. 54, 78; Патерик, стр. 108; Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны, СПБ 1911, стр. 66—67.

16. ПСРЛ, т. II, стб. 591.

17. См. Иоанн де Плано Карпина. История монголов, СПБ 1911, стр. 24.

18. ПСРЛ, т. II, стб. 785.

19. Там же, стб. 778.

20. ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 463.

21. НПЛ, стр. 95.

22. См. Л.В. Данилова, В.Т. Пашуто. Товарное производство на Руси (до XVII в.) — «Вопросы истории» № 1, 1954 г., стр. 117—136.

23. «Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук» (в дальнейшем — ИОРЯС АН), т. X, вып. 1, СПБ 1861, стр. 550.

24. ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 374.

25. С.П. Розанов. Указ. соч., стр. 18.

26. ПРП, вып. 2, стр. 63—64; ср. «Памятники старинной русской литературы», вып. 1, СПБ 1860, стр. 252.

27. ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 377—378.

28. Там же, стб. 379.

29. ПСРЛ, т. II, стб. 320; т. XXV, стр. 36.

30. ПСРЛ, т. II, стб. 317.

31. Там же, стб. 920.

32. ПСРЛ, т. II, стб. 322.

33. См. Ф.И. Михалевский. Очерки по истории денег и денежного обращения, т. 1, Деньги в феодальном хозяйстве, 1948, стр. 217—244.

34. ПРП, вып. 2, стр. 40.

35. См. А.Ю. Якубовский. Рассказ Ибн-ал-Биби — «Византийский временник», т. 25, Л. 1928, стр. 67.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика